География гениальности. Где и почему рождаются великие идеи

Психологи из Миннесотского университета недавно поставили серию опытов, призванных ответить на старый вопрос: свинарник на моем столе – признак гениальности или свинства? Участников одного эксперимента разделили на две группы и попросили придумать альтернативное применение шарикам для пинг-понга. Только одних посадили в опрятный кабинет, а других – в неопрятный, заваленный бумагами и заставленный всякой техникой. Обе группы выдали одинаковое число идей, но, согласно выводу жюри, продукция людей из неубранного кабинета оказалась более «интересной и креативной».

Почему? Кэтлин Вос, ведущая исследовательница, полагает, что неубранное помещение «помогает освободиться от традиционности». Вы видите вокруг кавардак и беспорядок, и ваш ум, следуя этому вектору, попадает на неизведанные территории. Вос и ее коллеги стали изучать роль беспорядка в цифровом мире. Как показывают предварительные данные, здесь действуют аналогичные закономерности: «опрятные» веб-сайты в меньшей степени стимулируют творческое мышление, чем «хаотические». Бетховен не был знаком с этими исследованиями, но поневоле возникает мысль, что его безалаберность была подсознательной попыткой подстегнуть творчество хаосом.

Конечно, сейчас в квартире не осталось и следа былой неряшливости. Ты хорошо убираешься, Людвиг! Однако назвать это место «музеем Бетховена» значило бы проявить несправедливость и к месту, и к композитору. До чего же приятно: никакого лоска и марафета! Прошлое становится ближе, когда его не хотят приукрасить. Ни тебе бильярдных столов, ни изданий в кожаных переплетах, ни тщательно составленных экспозиций. Не слышно и мудрого наставляющего Голоса. Выставлено лишь несколько реликвий: партитуры, написанные от руки (конечно же, как курица лапой), печатное приглашение на увертюру «Кориолан» и фортепьяно в пустой комнате. Фортепьяно, кстати, маленькое – словно принадлежало ребенку, а не музыкальному гиганту.

Между тем именно здесь Бетховен написал свою первую (и единственную) оперу «Фиделио», а также симпатичную маленькую пьесу-багатель под названием «К Элизе». Если верить табличке, фортепьяно относится к «последнему творческому периоду» Бетховена. Мне это коробит слух. Неужели же сам Бетховен смотрел на вещи подобным образом? Конечно, он знал, что глохнет, и мучился из-за утраты того единственного чувства, которому «следует быть более совершенным, чем у остальных людей». Однако глухота не положила конец его творчеству.

Многие гении страдали от болезни или инвалидности. Эдисон был почти глухим, а Олдос Хаксли – почти слепым. Александр Грейам Белл и Пикассо страдали дислексией. Микеланджело, Тициан, Гойя и Моне мучились болезнями, которые в конечном счете лишь способствовали творчеству. Каторжных усилий стоила Микеланджело роспись Сикстинской капеллы: расписывая огромный потолок, он изгибался и наклонялся назад. Эти мучения наложили отпечаток и на изображенные им тела: они также обрели изогнутую форму. Впоследствии это стало фирменной особенностью художника и вымостило путь маньеризму – следующему великому стилю живописи. Что не убивает нас, делает не только сильнее, но и креативнее. Так действует «сила ограничений» на индивидуальном уровне.

Может, это случилось и с Бетховеном? Табличка молчит. И где же Голос, когда я в нем нуждаюсь?

Всю жизнь Бетховена словно терзала маета: он менял квартиру за квартирой, стремительно ходил по городу в своей шляпе с огромными полями и часто заглядывал в кофейни. Возможно, непрестанное движение было попыткой Бетховена рассеять внимание, зажечь что-то внутри себя. Особые усилия и не требовались. «Чтобы стимулировать его творчество, было достаточно как угодно сменить место: уехать из города или выйти на улицу», – пишет Эдмунд Моррис в своей биографии композитора.

Стереотипный образ «тонкого художника» ближе к истине, чем мы думаем. Как показывают исследования, творческие люди даже в физиологическом плане более чутки к стимулам. В ходе экспериментов они последовательно оценивают различные стимулы – электрошоки, громкие звуки – как более интенсивные, чем менее творческие люди.

Это помогает объяснить, почему люди искусства часто испытывают потребность в уединении. Пруст в своей пробковой спальне. Диккенс, который, будучи погружен в работу над книгой, избегал любых светских мероприятий: «Одна лишь мысль о встрече может стать беспокойством на целый день». Психолог Колин Мартиндейл полагал, что людям творческого типа присуща динамика «пира-и-поста». Они на время лишают себя нового, но возжаждут и оценят его позже. Голод – лучшая приправа.

Таким композиторам, как Моцарт и Бетховен, Вена давала и стимулы, и изоляцию. Она позволяла им жить одновременно и в мире, и в отрыве от мира. Идеальное равновесие.

– Хотите отправиться в музыкальное приключение? – спрашивает Фредерика по телефону.

– Еще бы! – восклицаю я, понятия не имея, во что ввязываюсь, тем более что Фредерику в глаза не видел.