Впереди протока забита льдом, вода уходит под него. Два потерпевших аварию плотика, повернувшись на ребро, преграждают ей путь. Вода бурлит, пенится. Выбрасываем канат, нас стараются подтянуть к берегу, но не могут удержать. Мы, с Александром прыгаем в воду и с трудом выбираемся на берег. Наш плотик, став на ребро, окончательно запруживает протоку, и вода устремляется поверх льда.
Несколько секунд я, еще не опомнившись, слежу за своим узлом с ценным грузом. Он, соскользнув с плота в воду, быстро плывет дальше. Я что есть духу бегу вдоль берега, не сводя глаз с узла.
Лихорадочно мелькают мысли: «Там все точные инструменты, без которых не может работать экспедиция. Спасти их надо во что бы то ни стало». И я, задыхаясь, еще быстрее бегу за уплывающим узлом. Через километр его начинает прибивать к берегу. Я вбегаю по пояс в воду и, схватив узел за край, пытаюсь подтянуть его к себе. Но он вырывается из рук и плывет дальше. После нескольких попыток задержать узел схватываю его основательно. Он тянет меня в воду. Чувствую: еще секунда — и я поплыву вслед за ним. С трудом преодолев силу течения, подтягиваю, наконец, ценный груз к берегу. Мокрый, обессилевший, еле переводя дух, сижу около, не в состоянии вытянуть узел из воды. На помощь ко мне подбегают Степан, Цареградский и девушки. Они помогают вытащить груз на сухое место.
— Ты здесь сушись! Ужин нам приготовьте! Мы пойдем с Валентином Александровичем выручать плоты, — быстро говорит Степан и бегом устремляется по берегу.
— А мы проплыли благополучно другой протокой, причалили ниже, метрах в двухстах отсюда, решили подождать вас, — рассказывает Наташа, помогая мне разжечь костер. — А вы молодец! Спасли груз…
— Хорош «молодец», чуть не утопил все, — отвечаю я, смутившись. Но в глубине души польщен похвалой Наташи.
Усаживаемся на валежник у костра. Я разуваюсь и выливаю воду из своих коротких резиновых сапог. Мокрые брюки неприятно холодят и липнут к телу.
Притопывая, кручусь около ярко горящего костра. От меня валит пар.
— Знаешь что, Ната, нам тоже следует подсушиться. Ноги-то ведь мокрые, — обеспокоенно говорит Вера.
Девушки быстро разуваются.
— Замучилась я с этими сапогами, портянки вечно сбиваются в комок и трут ноги, — жалуется Наташа, грея у огня свои маленькие ноги.
— Наташа! — ахаю я. — Разве так обуваются? Пожалейте свои ноги, ведь вы завертываете их, как девочки пеленают своих кукол. Завтра я покажу вам, как следует обуваться. Геолог обязан беречь свои ноги, со стертыми ногами далеко в тайге не уйдешь.
— Да, в университете нас этому не учили, — смеется Наташа, надевая на ноги тапочки. — Увидела бы свою дочь сейчас моя старенькая мама, пришла бы в ужас, — задумчиво глядя на костер, продолжает она. — Ее маленькая Ната, в глухой тайге, мокрая, голодная, сидит у костра на берегу бурной реки, по которой она плывет на каких-то немыслимых плотах…
— Вы, Наташа, как будто раскаиваетесь в выборе профессии, — говорю я, пристраивая на костре чайник.
Вера молча готовит ужин.
— Откуда вы взяли? — вспыхнув, возражает Наташа. — Я очень люблю свою профессию. А кто, как не вы, в прошлом году не раз обвиняли меня в том, что я не имею чувства меры в работе, — лукаво улыбается Наташа. — Вы лучше расскажите, Иннокентий Иванович, как вы стали поисковиком?
— Ну, это наша наследственная профессия, — смеюсь я. — Еще мой дед искал золото в Забайкалье и амурской тайге. На Амур он приехал, отслужив двадцать лет на Кавказе. Решил старик искать счастье на новых местах. Крепкий, как дуб, дед прошел первым с поисковой партией инженера Аносова по Становому хребту, водоразделу Амура. Они нашли несколько золотоносных площадей для золотопромышленных компаний. Отец мой искал золото в амурской и нижнеамурской тайге. Так что я родился и вырос на золотых приисках. Мать работала помощником смотрителя золотопромывочной машины, и меня еще грудным младенцем девочка-нянька носила к ней на работу.
Подперев кулачком подбородок, Наташа внимательно слушает.
— Окончил десятилетку, когда на Дальнем Востоке только что установилась советская власть. В это время умер на приисках отец. На моих руках остались брат, две сестры и мать. Конечно, учение пришлось оставить. Стал учительствовать. Наступил тысяча девятьсот двадцать четвертый год, начала оживать золотопромышленность. И мы с братом отправились на вновь открытые Алданские прииски. Там мы были свидетелями настоящей золотой лихорадки! Люди, как одержимые, стремились на прииски. Дорога на Алдан напоминала путь поспешного отступления армии. По обе стороны валялись в снегу трупы погибших от голода лошадей и верблюдов, брошенные сани, ящики и мешки. В ночь под пасху распространился слух, что дальше в тайге найдено богатое золото, и тысячи людей, несмотря на распутицу, не зная дороги, кинулись в тайгу, боясь опоздать…
Весной тридцатого года меня отправили учиться в горный институт, но на прием я опоздал и вот завербовался в колымскую тайгу. Но учебники до сих пор вожу с собой…
На реке послышался разговор, скрип весел и плеск воды.