Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи

Судьба Любицы могла бы сложиться так, как складывались судьбы тысяч девушек из простонародья. Детство в сербском селе без матери и практически без отца — тот занимался отхожим промыслом, — унизительная доля прислуги-ученицы у провинциальной белошвейки, ежедневная работа по двенадцать часов — и это в пятнадцать лет! Жизнь города предоставляла небогатый выбор девушкам, которые сами добывали хлеб насущный. Если не удавалось выйти замуж, они часто превращались в гризеток, не особенно заботящихся о соблюдении моральных заповедей, а порой и в проституток. Но хрупкая на вид Любица оказалась того же крутого замеса, что и Георгий. Она не сдалась на милость судьбы: превосходно освоила швейное мастерство в дорогих ателье Белграда и Вены, выучила немецкий язык, занималась самообразованием, писала стихи. Георгий восхищался душевной тонкостью подруги и богатством её внутреннего мира. Нередко со стыдом признавался себе, что представления не имеет о каком-нибудь знаменитом поэте, стихи которого она свободно цитирует по-немецки.

И настал день откровения, когда были сказаны главные слова, а Любица поведала о своей недавней драме. Оказавшись в поисках работы в Ямболе, она вышла замуж, но брак оказался неудачным и недолгим. Георгия не смутило признание Любы, давшееся ей нелегко. Пережитые страдания и повышенная душевная чувствительность подруги вызывали у него лишь одно желание — защитить ее от жесткостей и мерзостей окружающего мира. Правда, он знал, что поэтичная и мечтательная Люба и сама может постоять за себя. И это было ему по душе. Ведь он представлял свою будущую спутницу жизни отнюдь не мещанкой, чуждой служению общественным идеалам, замкнутой исключительно в рамках семейной жизни. Непроизвольно сравнивая Любицу с Велой Благоевой и Тиной Кирковой, убеждался: да, они одной крови. Заботливые жёны и матери, Вела и Тина были передовыми женщинами своего времени, отдавали много сил работе на общественном поприще.

Венчание Георгия и Любы состоялось 30 сентября 1906 года. На пути к этому дню им пришлось преодолеть немало препятствий. Если для жениха и невесты церковный обряд был всего лишь пустой формальностью, то бай[10] Димитр и матушка Парашкева относились к бракосочетанию со всем пиететом верующих людей. И когда Георгий со смехом сообщил им, что в евангелической церкви и слышать не хотят о венчании двух безбожников и социалистов, для родителей это был настоящий удар. Матушка Парашкева отправилась на поклон к православному священнику, но вернулась ни с чем: тот заявил, что никогда не поставит под венец отпрыска семьи евангелистов, и упрекнул её саму в отступничестве от истинной веры. Уладить дело взялся адвокат из Плевена Тодор Луканов, знакомый социал-демократ. Он договорился с настоятелем плевенской методистской церкви, и тот без проволочек обвенчал молодых.

Такова общеизвестная версия бракосочетания Георгия и Любицы. Однако на самом деле существовала гораздо более серьёзная проблема, чем поиск церкви для венчания. Доступные источники не сообщают, была ли Люба к тому времени разведена со своим прежним мужем — ведь для расторжения церковного брака требовались веские основания. Конечно, и данное обстоятельство не смогло бы помешать любящим друг друга молодым людям заключить свободный союз, поскольку они придерживались в этом вопросе иных принципов, чем те, что диктовала господствующая мораль. Другое дело — родители Георгия; их вряд ли убедил бы такой довод.

Молодожёнам отвели комнату на втором этаже. Два её окна выходили во двор. Братья помогли Георгию втащить наверх его небогатое имущество, преобладающую часть которого составляли книги и журналы. Поставили две кровати с высокими железными спинками, письменный стол, шкаф, тумбочку. Нашлось место и для швейной машинки «Зингер». Матушка Парашкева преподнесла молодым собственноручно сотканные половики.

Войдя в семью Димитровых, Любица обрела обширную родню.

Двадцатидвухлетняя Магдалина к тому времени вышла замуж за владельца небольшой типографии Стефана Барымова и переселилась к мужу в Самоков.

Двадцатилетний Никола работал переплётчиком. Он состоял в профсоюзе печатников и завёл знакомство с русскими эмигрантами, бежавшими в Болгарию после революционных событий 1905 года. По характеру, живому и импульсивному, Никола подходил под определение «буйная головушка».

Любомир в свои восемнадцать лет, напротив, не проявлял интереса к политике. Толковый слесарь, он целыми днями возился с железками, за что и получил прозвище Демир — по-турецки «Железный».

Костадин пошел по стопам Георгия: в тринадцать лет поступил учеником наборщика в типографию.

Борис и Тодор радовали успехами в учебе, и родители надеялись, что хотя бы им удастся завершить гимназический курс.

Восьмым и последним ребёнком в семье была трёхлетняя Елена, сразу же привязавшаяся к Любице.