Геракл

— Хочешь, лучше убей меня! Еще раз преврати в эфиопа, вырви сердце и желудок живому, чем видеть, как гаснут твои силы, как на прекрасном лице горести оставляют следы!

Но вслух решался лишь робко напоминать Гере:

— Время ужинать! Время спать! — и отворачивался от полных отчаяния прекрасных глаз возлюбленной.

В эти дни и месяцы Гера для Фионила превратилась в беспомощного обиженного ребенка, пусть злого и капризного, но несчастного. Гера, как должное, принимала заботы, не замечая течения дней. Но боль, зародившись из ревности, разрасталась, заполняя вакуум одиночества. Тогда она бросалась в прогретые солнцем волны и ныряла, никому не рассказывая о своей глупой, ребячьей мечте., Гера помнила тот день, когда ее чернокожий раб разыскал на морском дне странную фигурку беременной гречанки. Схематичные черты и сердце подсказывали Гере, что то было изображение Алкмены. Гера верила, что стоит найти статуэтку снова, разбить ненавистное изображение мучительницы, и время обернется вспять, когда Зевс, несмотря на измены, всегда принадлежал ей одной, возвращаясь от любовниц счастливый, пресытившийся, но виноватый.

Жена способна была в Гере простить супругу измену, в конце концов, одной женщиной больше или меньше — Зевс был неугомонен. Но мать-Гера, видя, как тешится Гераклом бог богов, оставаясь равнодушным к своим старшим детям, общим детям Геры и Зевса, мать не могла простить, что любовь, предназначенная ее детям, отдана ничтожному плоду не освященного браком союза, этому негоднику Гераклу, сыну Алкмены.

Добром метания обезумевшей женщины, хоть и была она богиней, кончиться не могли. Развязка наступила скорее, чем даже сама Гера могла подумать.

Однажды, велев запрячь своих скакунов, Гера, пытаясь развеяться, направилась в дальние страны.

Горы и долины, пустынные степи с редкими огоньками костров и несущиеся по дороге стаи волков, преследующих кобылицу; караваны двугорбых верблюдов, медленно колыхающиеся через бескрайние пески пустыни, и дикий поклик разбойников, в ночи нападающих на мирное селение. Пиры и войны, мор и болезни. Девушка на чужом свадебном пиршестве, и мать, склонившая седую голову над трупом сына — нигде не останавливалась огненная колесница богини И Гера гнала, гнала лошадей, ища в новых впечатлениях покоя душе, но тщетны были напрасные попытки. В каждой молодой женщине виделась Гере соперница; Гера вздрагивала, заслышав смех и лепет младенца, словно каждый из малышей был сыном Зевса, а каждая женщина — любила хоть час божественного супруга Геры.

Однажды, как-то перед закатом, взгляд Геры привлек свежевзрыхленный песок в таком месте, где до ближайшего человеческого жилья было несколько недель караванного пути.

Гера направила к земле своих скакунов.

Была ночь. Пустыня сверкала мириадой таинственных огоньков. Песчаные барханы жили своей шепотливой жизнью, перекатывая песчинки. Этот процесс, незаметный глазу, был бесконечен. Песчинка за песчинкой скатывались с более крутого склона, изо дня в день — и барханы, словно огромные неповоротливые животные, двигались, отчего желтая пустыня напоминала изменчивость моря. Огромный шар луны висел над бесконечным пространством, поливая холмы и барханы серебристым колеблющимся светом.

Гера спешилась. И, потрепав по холкам коней, двинулась к странно ровной площадке в стороне. Кожаные сандалии богини тут же набились песком, ноги увязали по щиколотку. Гера приблизилась: свежеутоптанная арена оказалась захоронением еще теплых трупов. Следы крови и сломанное оружие свидетельствовали о быстрой и жестокой схватке. Но кто был врагом и кто из неприятелей нашел в земле свой последний приют?

Сердце богини, пока она проходила меж мертвецами, забилось, пойманной в ладонь птицей трепыхаясь в грудной клетке. Внезапно среди мертвых что-то шевельнулось. Костлявая призрачная тень шевельнулась, поднимаясь среди убитых.

Гера подавила вскрик, делаясь невидимой.

Фигура, медленно двигаясь, посекундно останавливалась, наклоняясь к лицам закланных людей.

«Видимо, кто-то ищет родных или близких», — успокоилась богиня, рассмотрев сухонькую старушку в диком пестром наряде и с головой, повязанной алым платком.

Вот женщина, видно, нашла того, чье тело лежало между другими телами. Старуха бросилась на колени и, стеная и раскачиваясь, в рыданиях изливала свою скорбь.

Гера хотела, было, уже удалиться, смущенная чужой печалью и скорбью, дабы не мешать женщине оплакивать близкого. Но удивительные события, развернувшиеся далее, пригвоздили богиню к месту.

Старуха, полагая, что на многие расстояния она находится в одиночестве, опустившись на колени, стала лопатой с коротким черенком копать песок, вырывая яму. Старуха, несмотря на ее немощный вид, работала споро: только комья и брызги песка разлетались по сторонам. Наконец, когда углубление стало достаточным, старуха отбросила лопату и из бесчисленных лохмотьев извлекла кресало и пучок сухого мха. Ударила камень о камень — посыпались искры. Мох задымился, распространяя зловоние и вдруг вспыхнул белым огнем, разгоняя тьму и бросая зловещие отблики на лицо старухи.