Гербовый столб

Да, небезопасно. Конечно, риск. И конечно, лучше вдвоем. Сыщики ведь по двое не ходят. Значит, случайные незнакомцы. Это поймет и мальчишка...

Ну, дорогой, тебя охватил тот же страх, что и пританцовывающих патрулей, — скривил улыбку недовольный собой Ветлугин. Но все же это не страх, оправдал он себя. Просто неразумно соваться одному в катакомбы Фоллс-роуд. Лучше бы с Павлом. В таких ситуациях лучше всего с ним. У него всегда хватает юмора и спортивной злости, и сомнения его не гложут. Но он действительно в это время не может. Наверное, уже диктует репортаж в Москву. У него железное правило: писать и передавать с места события. К тому же к ленчу придет Джимми Синклер. Об этой встрече они условились еще из Лондона. Но разве можно было предположить, что именно в этот день и именно в ленч-тайм представится возможность взять интервью у бывшего узника трагически знаменитого блока «Эйч» тюрьмы-концлагеря Мейз-призон? Нет, невозможно...

Ему вспомнилось, как три дня назад они стояли с Павлом на обочине шоссе Белфаст — Дублин и, растерянные, пораженные, вглядывались в нереальные, инородные строения среди пустой черно-зеленой равнины, по которой разгуливали стаи белых чаек. Вглядывались в мощные, железобетонные бараки и вышки, обнесенные мотками колючей проволоки, освещенные так, что в серый промозглый денек представлялись фантастической огненной цитаделью — неземной, инопланетной, подступа к которой — нет. Повсюду таблички: «Опасно», «Запрещено, «Нет проезда!» Это сверкала электричеством Мейз-призон, откуда, как казалось, немыслимо выбраться...

Но почему они

все же выпустили Шина О’Хагэна? После тринадцати месяцев в бараке номер четыре неприступного блока «Эйч»? Почему?..

Наконец подкатило такси. Шофер оказался пожилым человеком с усталым, одутловатым лицом и беспокойными глазами.

«У них у всех здесь беспокойство в глазах», — отметил Ветлугин.

— На Фоллс-роуд? — поразился таксист. — Неужели вы в самом деле, сэр, думаете, что я туда поеду?! — Он смотрел на Ветлугина с искренним недоумением.

— Я иностранец, — сказал Ветлугин.

— Все мы, сэр, скоро станем тут иностранцами, — грустно заметил таксист. — Понимаете, — пояснил он, — я вернусь с этой проклятой Фоллс-роуд без машины. Если вообще мне удастся оттуда выбраться!

Ветлугин понял, что он протестант. Впрочем, так и должно быть: он ведь при деле. Ему вспомнилось, как, притупив взоры, им с Павлом объясняли, что на знаменитых Белфастских судоверфях из десяти тысяч имеющихся рабочих мест только четыреста предоставляются католикам. И на каждое «католическое место» существует так называемый лист ожидания, в котором до двадцати претендентов. Безработных! И большинство этих горемык так всю жизнь и ждут, пока работающий счастливчик или загнется, или выйдет на пенсию.

«При чем тут протестантство, католицизм?» — раздраженно подумал Ветлугин. Ведь многие, как из тех, так и из этих, только на Рождество — и то не всегда — посещают церкви. Суть другая: «протестанты» — граждане высшего сорта; «католики» — низшего. Для первых — все, и прежде всего работа. Для вторых — ничего или почти ничего, и потому они протестуют.

И еще ему вспомнилось, как накануне он и Павел долго беседовали с католическим пастором Лэнгри. Дети, сказал пастор, все чаще спрашивают: «Святой отец, почему мы католики?» Действительно, почему они католики?! А в заключение беседы святой отец высказал нечто крамольное: «Никакой религиозной вражды, джентльмены, ныне не существует. Если хотите, мы наблюдаем ро войну, которую предсказал Карл Маркс»...

— Но как же мне быть? — спросил растерянно Ветлугин таксиста.

— Я могу вас подбросить до армейского чек-пойнта[10], сэр. Только туда, — вздохнул тот.

— Спасибо, — сразу согласился Ветлугин.

Армейский чек-пойнт представлял из себя бетонированное укрепление в горловине Фоллс-роуд. Уэльские стрелки с перьями на беретах во главе с тощим, долговязым сержантом нервозно крутились на открытом пространстве. Они останавливали и обыскивали отдельных прохожих и почти все машины. В засаде, по углам ближайших домов, замерли на корточках с карабинами на изготовку караульные солдаты. Сержант прямо-таки полосовал злобным взглядом всех без исключения. Он нервничал. В нем, видно, застрял непреодолимый страх, что именно он, сержант, — высоченный и с лычками, — станет первой мишенью для притаившегося, проклятого снайпера...

Неожиданно небо разверзлось, и в узкий проем ударил ослепительный солнечный свет. Луч попал в сержанта. Он дернулся, смешно подпрыгнул и вихляво побежал к укрытию. Ветлугин остановился, наблюдая за ним. Наконец сержант опомнился, стыдливо потоптался на месте и со смешной озабоченностью, гулливеровыми шагами вернулся на проезжую часть.

— Keep mooving[11], — услышал снизу Ветлугин.