Гербовый столб

Но почему все же он, освобожденный, не вернулся в родительский дом, а укрылся в катакомбах Фоллс-роуд? Почему он наотрез отказался встретиться с профсоюзниками? Ведь они искренне добивались его освобождения, заявляя публично об этом на конференциях, в своих публикациях? Значит, не верит в благое тред-юнионистское «братcтво» рабочих-«протестантов» и рабочих-«католиков»? Значит, считает, что в нынешних ольстерских условиях братание исключено? И даже вредно? Для этого нужны новые социально-политические условия. И их нужно добиваться другим путем. Не с помощью публичных заявлений и бумажного протеста, а непримиримой борьбой за изменение самой сути ольстерской жизни. Так ли?.. Видно, поэтому-то он и поселился теперь в катакомбах Фоллс-роуд...»

Ветлугину вспомнилось, как три дня назад секретарь комитета профсоюза Джералд Кеннеди протяжно вздыхал, говоря ему:

— О-о, Шин О’Хагэн теперь другой человек... Совсем другой... Он больше не верит, что тред-юнионы что-то могут... Совсем не верит... А что могут тред-юнионы? В такой ситуации — ничего!

Джералд Кеннеди — типичный тред-юнионист и по неповоротливости мышления, и по неподвижности убеждений, сформированных лет тридцать назад, когда в британских профсоюзах признавалась лишь экономическая борьба.

Но он и типичный ирландец. Джералд Кеннеди — мужчина крупный, тяжеловесный и достаточно крепкий в свои шестьдесят три года. У него медное налитое лицо и гладкая, плоская лысина, обрамленная чисто-белым пухом. Из-под пучков бровей на мир ясно смотрят по-отечески заботливые голубые глаза. Он то медлителен, то быстр — в словах и движениях; и очень искренен.

Джералд Кеннеди неподдельно и шумно недоумевал: отчего же, в самом деле, Шин О’Хагэн наотрез отказался видеть кого-либо из них? Из своих профсоюзников!

— Попробуйте вы, — неожиданно предложил он. — Вот вам телефон Бюро информации об узниках блока «Эйч». Оно существует официально, хотя и полулегальное, — приглушенно, с оглядкой объяснил он. — Возглавляет его некто Десмонд Маккун. Свяжитесь с ним. Иностранным корреспондентам он иногда доверяет. Но вообще-то, — опять протяжно вздохнул Кеннеди, — о-о, они озлобленные ребята. К Шину даже отца родного не допускают. Лишь младшего брата... Патрика.

— Почему? — удивился Ветлугин.

— А кто его знает, — неопределенно ответил Кеннеди. Он достал из стола трубку, торопливо набил табаком, зажег. Часто задымил, раскуривая: трубка посвистывала. В клубах дыма отчаянно закашлялся, прослезился. Наконец в удовольствие затянулся. — Извините. Морской табачок. Все покрепче хочется. Так вот, — продолжал Кеннеди. — О чем мы? Ага, о Патрике. Шустрый мальчишка. Кем он вырастет, не знаю.

— А что отец? — спросил Ветлугин.

— Переживает, — односложно ответил Кеннеди. Подумав, добавил: — Теренс О’Хагэн — мой давний приятель, шопстюард[14] из доков. За эти месяцы ужасно постарел. Ему ведь тоже досталось. Чуть было не утопили.

— За что? Кто? — удивился Ветлугин.

— Разве узнаешь? — покачал головой Кеннеди. — Хорошо еще, что услышали крики. А то бы, о-о, — и он махнул рукой. — В общем, понятно. Спрашиваете: кто? Может, лоялисты[15], а может быть, и парни из спешл-бранч[16] . Разве в Ольстере что-нибудь поймешь? А Теренсу до сих пор подсовывают записки с угрозами. Но он не сдается. Правда, сильно постарел, — повторил Кеннеди. — Совсем старик... А ведь моложе меня.

— Можно с ним встретиться? — поинтересовался Ветлугин.

— Лучше не надо, товарищ, — твердо сказал Джералд Кеннеди, немигающе глядя в глаза Ветлугину. — К его несчастьям тогда добавятся новые. — Он опять раздымил с посвистом трубку и твердым дубленым пальцем вдавил горячий пепел поглубже. Трубка перестала посвистывать. В задумчивости он затянулся. Доверительно спросил: — Понимаете почему? — И сам ответил: — Нет, конечно. Однако кто вы? Журналист из Советского Союза. Значит, красный. Что же тут объяснять? А Терри О’Хагэну сейчас это не нужно. Ему еще пятерых детей ставить на ноги.

Он дружелюбно улыбался:

— А Теренс с радостью бы с вами встретился. Он любит русских. В войну плавал в Мурманск. Помните знаменитые караваны? О-о-о, их нельзя не помнить! Однажды их транспорт торпедировала немецкая подлодка. Всего лишь четверо спаслись. Среди них и наш Терри. Теренс О’Хагэн всегда говорит: если бы не русские, то Гитлеру хребет не сломали бы. Это действительно так, товарищ.

Джералд Кеннеди весело сверкнул глазами.

— Тут как-то заходит ко мне Терри. Его теперь в доках Кавалером русалок зовут... («Ах, эти ирландцы! — подумал тогда Ветлугин. — И в трагических ситуациях отыщут юмор!..») Ну, спрашиваю его: какие они там, русалки? Ты, говорю, их уже дважды пощупал. Сначала в Северном море, а теперь у нас в доках. Чем они тебе не нравятся? Ну, он, конечно, насупился, молчит. А я ему говорю: ну, раз не нравятся, то держись осмотрительней. Терри этак на меня глянул и распахивает куртку: на, приятель, гляди! Я аж ахнул. Что же, вы думаете, у него под курткой? Спасательный самолетный жилет!

Джералд Кеннеди колыхался большим телом в неподдельном смехе. Посерьезнев, с грустью закончил: