Гербовый столб

Когда-то, очень давно, целую вечность назад, она обучала Андрюшу Громова и его сестренку игре на рояле. На ее фамильном рояле. Он всегда поднимался в мезонин, волнуясь, стыдился, что недостаточно выучил урок, но с такой трепетной радостью, будто открыватель нового мира. В эти короткие минуты он представлял себя то художником Коровиным, то композитором Рахманиновым, а однажды даже адъютантом царя. В мезонин приходили письма из Франции от ее брата и племянниц. На стене висели рисунки Коровина. На этажерке имелась нотная тетрадь с дарственной надписью Рахманинова. А на рояле в застекленной рамке стоял портрет красивого поручика, который недолго был ее мужем. Он погиб в 1918 году, сражаясь, как говорила всем Анастасия Кирилловна, на стороне красных.

Громов круто повернул и пошел со двора. Старушка подслеповато глянула ему в спину.

«Неблагодарность — пена времени. Мы боимся быть сентиментальными. Мы никому не хотим доверять наши мысли и чувства. Скоро мы взорвемся от психической энергии, скопившейся в нас», — зло думал Громов.

Он представил разговор с Анастасией Кирилловной:

«О Андрюша, я очень рада вас видеть! Вы очень возмужали! Рассказывайте: как вы живете? Кем стали? Где работаете?»

«Живу ничего, что значит, не плохо и не хорошо. Никем не стал. Нигде не работаю».

«Я вижу, вы чем-то раздосадованы. Извините естественное любопытство старушки. Но я всегда так благожелательно относилась к вашей семье. Как Леночка? Она была удивительно музыкальной девочкой. Я очень советовала вашей маме, Клавдии Герасимовне, отдать Леночку в музыкальную школу. Что же с ней?»

«Она вышла замуж и родила сына. Теперь будет заочно кончать институт. Кстати говоря, текстильный. Вы удивлены? Не стоит. Наш папа — текстильный работник. Тогда еще он сказал мамаше: «Ну, если ты настаиваешь, пусть брынькает. Но все-таки: что это за профессия? И ответь мне: на какие шиши мы купим пианино? Купи ей лучше скрипку». Потом, уважаемая Анастасия Кирилловна, когда мы переехали в новый дом в отдельную квартиру, ей купили гитару. Она брынькает на ней все без разбору и, действительно, все на слух. Должен заметить: очень прилично. Разрешите откланяться. Меня ждут важные государственные дела. Ариведерчи, графиня. Это в переводе на современный русский язык означает «физкульт-привет!».

Он вышел по улице Рылеева к станции метро «Кропоткинская», постоял у стенда «Известий», не понимая, что он читает, и пошел вверх по Гоголевскому бульвару к Арбатской площади. Вика сказала, что Элка уехала на юг, а ей оставила ключи. «Как ты понимаешь, чтобы я поливала цветы», — с иронией пояснила она.

II

Конфликт начался год назад. Институт, занимающийся конкретными исследованиями по социологии, возглавлял Николай Матвеевич Федорин. Он имел ученое звание доктора наук и всю жизнь занимался философской критикой религии. Но кроме того, в отличие от многих других докторов наук, в нем жила неуемная страсть к власти. Федорин был умен, тверд характером и знал не только то, чего от него хотят, но и чего он хочет сам.

Громов сначала нравился Федорину. Он выделял его, поддерживал. До социологического исследования в Донбассе. Громов там, столкнувшись с новыми проблемами, счел необходимым дополнить вопросник. Федорин не столько возражал против дополнительных вопросов, сколько его самолюбие задело самовольничанье Громова.

— Почему ты не поставил в известность Спокойнова или меня? — бушевал Федорин.

— Вы бы не разрешили, — упрямо отвечал Громов. — А объективность — основа науки.

Рассерженный Николай Матвеевич объявил ему строгий выговор — правильный, конечно, с точки зрения администратора, но недопустимый, естественно, со стороны ученого. «В воспитательных целях всегда следует наказать», — наставительно заметил Федорин профессору Спокойнову. И Аркадий Константинович Спокойнов, научный руководитель Громова, не стал возражать. Но Громов возмутился. Он считал, что вскрыл исключительной важности жизненный пласт. За это не наказывают.

Андрей смирился бы с выговором, если бы дополнительные материалы, собранные его группой, не были бы так пренебрежительно отвергнуты. Он выступил с резкой критикой федоринского администрирования на общем собрании института. Николай Матвеевич был разгневан: «Я поставлю мальчишку на место! Не успел опериться, а уже поучать лезет! Спокойнову он сказал, что ему, Федорину, кажется, что диссертация Громова потеряла актуальность. Аркадий Константинович со свойственной ему ехидцей повторил Громову, подчеркивая интонации директора:

— Нам кажется, что теперь ваша диссертация, Андрей Сергеевич, потеряла актуальность.

И тут Громов не выдержал:

— Это же кретинизм, профессор!

— Возможно, Андрей Сергеевич, я и кретин. Но я ученый кретин! — не возмущаясь, спокойно парировал Аркадий Константинович.

Ответ Спокойнова разлетелся по институту афоризмом. Федорин хохотал до слез.