Гербовый столб

Гараж Глыбина выделялся среди соседних. Он был мощнее — шире и выше, свежекрашен, бетонная площадка перед дверью. И если открыть его, то внутренней аккуратностью он еще контрастнее отличался от себе подобных. Яркий свет, цементный пол, стены обиты строгаными досками, выкрашенными бесцветным лаком. Все разумно развешано, расставлено, в углу — верстак, инструменты, а у дверцы, врезанной в ворота, — столик-тумбочка, где найдется и стакан, и тарелка, и вилка. Над столиком в застекленной рамке фотография молодой женщины с малышом.

— Кто это, Юр?! — удивленно воскликнул Кузовков.

Глыбин тяжело, недовольно уставился на него. Из-под его лохматых бровей Кузовкова сверлили ясные строгие глаза.

— Жену-то твою я знаю, — неуверенно оправдывался Митя.

— Знаешь, значит? — в голосе мрачная тяжесть.

— Ну она же заходила сюда!

— Двоюродная сестра с сыном, — отрубил Глыбин. Он снял портрет и спрятал его на полку.

Работали молча, споро, со знанием дела. Мите хотелось поболтать с Глыбиным, но тот был задумчив, мрачен, сердит: лучше не приставать, оборвет, оскорбит даже. Митя знал: резок, груб, несправедлив Глыбин в своей сердитости. Понял Митя — его ненужный вопрос о женщине с ребенком задел Глыбина. Поэтому молчал, думая: все равно Глыбин всегда злой во время работы, обязательно торопится, подгоняет, ругается. Но сам соображает быстро, решителен. Нет этого в Мите, и потому грустно ему думать о себе, но он не стесняется подражать Глыбину. И что-то похожее получается — по упрямству, умелости. Митя в своем таксомоторном парке мог бы механиком работать, но ему и шоферить нравится, летать по городу на скорости, и деньги нужны.

Глыбин тяжело думал...

Утром на заводскую летную базу неожиданно приехал Вася Славин. Хромал с палочкой по центральной березовой аллее. Глыбин сразу узнал его, и все в нем оборвалось. Не виделись лет восемь. Выбежал, быстро пошел навстречу. Обнялись.

Когда-то, теперь уже очень давно, в конце пятидесятых, служили неразлучные друзья — Юрий Глыбин, Василий Славин и Олег Парфенов. Служили летчиками-испытателями и очень гордились этим — фантастические машины, фантастические скорости, и ты своими руками где-то под боком у Бога укрощаешь вздорного, норовистого воздушного «мустанга».

Первым не укротил очередного «мустанга» и погиб Олег Парфенов. В 62‑м. В их троице он один был женатым. У него остались двадцатисемилетняя жена Ольга — ладная блондинка — и пятилетняя дочь Надя. Сухой, черноволосый, кареглазый Вася Славин с первого дня знакомства был тайным поклонником Ольги. Глыбин в то время был ветрен и беспечен, не знал усталости от любовных историй. Был он высокий, широкоплечий, синеглазый шатен — любимец женщин.

Смерть Олега сделала их сразу серьезными и взрослыми. Они бережно опекали Ольгу. Однажды пришли рыцари: выбирай, Оля, кто ближе по душе. Она выбрала Глыбина. И потянулась жизнь, как сибирский тракт. И у нее, и у Глыбина, и у Славина.

Самолет, ставший роковым для Олега Парфенова, чуть не стал последним и в жизни Василия Славина. Он разбился при посадке, но выжил. Год по госпиталям, переломанный, провалялся, шутил: «По косточкам меня собирают». Когда «собрали» и все срослось, демобилизовался, уехал в Киев учиться на авиационного конструктора.

За этот же самолет взялся Глыбин. Взялся из упрямства. Это был его долг перед товарищами. Но он чувствовал, что и для него испытания обернутся несчастьем. Он ясно сознавал это. Точила черная тоска. По ночам одолевали кошмарные сны. Он знал, что ему надо отказаться от полетов — и все пройдет. В нем исчезла бесшабашность, самоуверенность, даже наглость, с какой он взмывал в небо, невзирая на известные ему десятки отрицательных характеристик своенравных машин. Теперь в Глыбине поселился страх, который он никак не мог преодолеть.

Взлетел. Все шло нормально. Он даже успокоился. И там, далеко в небе, он вдруг почувствовал, что отказало управление. Он ясно понял, что самолет неуправляем. Еще несколько мгновений стремительного скольжения, и самолет, как подбитая птица, рухнет вниз. Случилось то, что он предчувствовал. Глыбин нажал кнопку катапульты. Проклятый самолет еще долго несся по прямой, а потом дернулся в закувыркался вниз. Глыбин не мог простить себе этого малодушия. Ему стыдно было смотреть в глаза товарищам. Ему надоели различные комиссии, и в конце концов он добился, чтобы его отчислили из части. Он демобилизовался. Тогда это было легко — сокращали армию.

Сейчас же он поднимает в первые полеты серийные «Илы» на испытательной базе авиазавода.

— Как полеты, Юра? — спрашивает Митя Кузовков. Они уже поменяли рессоры и снизу, из ямы, шприцуют, смазывают машину. Глыбин долго молчит.

— Одинаковые, как воробьи в воздухе, — наконец отвечает он мрачно.

Пять лет назад на заводе он встретил Нину Синельникову, конструктора из КБ. Это была властная, решительная женщина. Глыбин терялся с ней. Он привык к женскому обожанию, а тут непонятное происходило: он чувствовал, что ей хочется быть с ним, она откровенна и искренна с ним, весело смеется, но сделай он неверный шаг, и все разрушится.