Герман Геринг: Второй человек Третьего рейха

Несомненно, именно об этом взаимопонимании говорил министр пропаганды, когда с разочарованием написал в дневнике в начале февраля: «В глубине души [Гитлер] поставил крест на Геринге. Единственным аргументом в пользу последнего является то, что все мы сидим в одной лодке и что фюрер не хочет выбрасывать за борт никакой груз. В любом случае, я указал фюреру на то, что народ единодушно выступает против Геринга, чье невезение, усугубленное неумением руководить и предрасположенностью к иллюзиям, вызывает возмущение в рядах люфтваффе. Однако фюрер не желает менять руководство люфтваффе, тем более что у него нет достойной замены. Он сказал мне, что недавно вызвал к себе всех, с кем считались в люфтваффе, но не нашел никого, кто мог бы заменить Геринга». Таким ли уж незаменимым был Герман Геринг? С профессиональной точки зрения это было явно не так! С политической – несомненно… Как всегда, фюрер смотрел на все только в ракурсе политики, потому что в то время не могло быть и речи о нарушении равновесия противоборствовавших сил, на котором основывалась его абсолютная власть…

А пока, ввиду того что передовые советские части оказались в опасной близости к Каринхаллу, Геринг приказал перевезти его семью в Берхтесгаден[599]. Сам же он остался в имении под охраной батальона парашютистов, чтобы контролировать работы по упаковыванию и отправке в Берлин бесчисленных сокровищ. В самый разгар этой ответственной работы к нему приехал Альберт Шпеер. «В этот вечер в Каринхалле я единственный раз ощутил душевную близость с Герингом, – вспоминал Шпеер. – Геринг велел подать к камину старый лафит из подвалов Ротшильда и приказал слуге не беспокоить нас. Я прямо выразил свое разочарование Гитлером, Геринг так же открыто ответил, что понимает мои чувства, потому что зачастую ему случалось испытывать нечто похожее. Но потом добавил, что, поскольку я примкнул к Гитлеру гораздо позже, мне легче покинуть его. Его же связывают с Гитлером намного более тесные узы, общие переживания и заботы за долгие годы прочно связали их друг с другом, так что вырваться ему уже не удастся».

По правде говоря, Шпеер приехал для того, чтобы проверить, нельзя ли привлечь Геринга к участию в переговорах о прекращении огня. Впоследствии он написал: «Если бы Геринг, который был вторым человеком в государстве, вместе с Кейтелем, Йодлем, Дёницом, Гудерианом и мной в форме ультиматума потребовал, чтобы Гитлер посвятил нас в свои планы завершения войны, то Гитлеру пришлось бы объясниться». Увы! Гитлер отказывался вступать в переговоры с союзниками, и больше никто, за исключением Гудериана и Шпеера, не смел с ним об этом говорить[600]

. Фюрер скорее думал об упорном сопротивлении до тех пор, пока его враги на востоке и на западе не разругаются и не ослабят хватку. А пока он проводил политику выжженной земли. «Американцам, англичанам и русским мы оставим только пустыню», – заявил Гитлер[601]. Но какими бы ни были политические и идеологические разногласия между союзниками, Черчилль, Рузвельт и Сталин явно намеревались согласовывать свою стратегию, чтобы покончить с Третьим рейхом. Именно к этому они пришли недавно, по окончании Ялтинской конференции.

Англо-американские войска, вынужденные перестроить все свои боевые порядки после контрнаступления немцев в Арденнах, медленно продвигались вперед на широком фронте от Сара до южной Голландии. Но свою относительную медлительность на земле они компенсировали резко возросшей активностью в воздухе: их авиация сосредоточила свои удары по Берлину, Руру, Дрездену[602], а главное, по последним уцелевшим заводам по производству синтетического горючего. Тринадцатого февраля союзники бомбили Полице, что неподалеку от Штеттина, на следующий день сбросили бомбы на Магдебург, Дербен, Эхмен, Брунсвик и Хайде в земле Шлезвиг-Гольштиния. Пятнадцатого февраля настала очередь заводов в Бохуме и Реклингхаузене[603]

.

Немецкая система ПВО была сильно ослаблена, потому что Гитлер распорядился перебросить многие батареи тяжелых зениток на восток, желая создать линию противотанковой обороны вдоль Одера. Союзники в ходе последних налетов тем не менее потеряли 57 самолетов, но при этом сбили 236 немецких машины. Последние остававшиеся боеспособными эскадрильи были брошены на Восточный фронт генералом Коллером, который полностью заменил своего начальника, ушедшего с головой в другие дела.

Следует признать, что эти дела имели весьма отдаленную связь с деятельностью люфтваффе, хотя Геринг и сказал своему слуге Роберту: «Хорошо бы мне снова начать летать. Эх, будь я моложе и стройнее…» В то же самое время, хотя рейхсмаршал этого не знал, фюрер сказал Геббельсу, что «Геринг из-за своей полноты отвратителен немецкому народу». И добавил: «До чего бы мы сегодня дошли, если бы Геринг был на моем месте. Возможно, он подошел бы для обычных условий, но в наше бурное время было бы абсолютно неприемлемо видеть его в роли фюрера нации. Он не способен ни физически, ни морально выдержать такое огромное испытание».