Германская история: через тернии двух тысячелетий

У восставших не было сколько-нибудь продуманной стратегии и общего плана кампании. Уже собравшись в отряд, развернув знамя и одержав первые победы над врагом, крестьяне в растерянности останавливались. На сходках царила разноголосица. Из отряда в отряд слали гонцов, которые должны были узнать, что же делать дальше. Было принято, что, отслужив в отряде четыре месяца, повстанец возвращается к полевым работам. Отряды представляли только свои местности и были разными по численности. Огнестрельным оружием — особенно пушками — крестьяне практически не владели. Общей кассы почти нигде не существовало; ополченцу не выплачивалось никакого регулярного содержания, и каждый должен был сам добывать себе пропитание.

Крестьяне-повстанцы зачастую апокалипсически переживали происходящее. Они считали, что являются орудием начавшегося «божьего суда над злом» и что их дело исчерпывается ниспровержением существующего греховного порядка. Какой строй утвердится после переворота — об этом повстанец не должен заботиться. Едва мир очистится от скверны, наступит совсем иное время: Христос сойдет на землю и все устроит к общему благу. Ожидание близкого светопреставления ослабляло заботу о будущем. Крестьяне уничтожали водохранилища, жгли награбленные землевладельцами запасы продовольствия, спускали воду из прудов, чтобы выловить рыбу (ничтожная ее часть употреблялась в пищу, остальная пропадала). Весной 1525 г. многие повстанцы, заслужившие отпуск, отказались возвращаться домой пахать землю. Победа народа близка, говорили они, а уж после нее Христос сумеет прокормить борцов за правое дело.

Рядом с апокалипсическим переживанием революционных перемен стояло восприятие их как мистерии. Средневековому народному мышлению была свойственна тяга к карнавалу, к шутовскому переиначиванию существующего порядка. Захватывая города и замки, повстанцы, движимые ненавистью к угнетателям, заставляли их играть в «перемену ролей». Дворян обряжали в рвань, которую носила крестьянская беднота, и заставляли снимать шапки и кланяться при встрече с ней. Священникам приводили ослов и требовали, чтобы они научили их читать требник. Маркитанток одевали знатными госпожами, а графини и баронессы должны были оказывать им придворные почести.

Потерпевшие дворяне, бежавшие из Швабии и Франконии в еще не охваченные восстанием немецкие земли, рассказывали об этих «представлениях», как о настоящих Содоме и Гоморре, а повстанческие отряды называли не иначе как «шайками» или «дикими ордами». Ненависть дворян росла и подкреплялась надеждой на «справедливое, богоугодное возмездие». Оправившись от первой паники, феодальная реакция щедро жертвовала деньги на набор ландскнехтов — наемных пехотинцев из разорившегося дворянства, ремесленников, крестьян и горожан. Под Ульмом формировалось войско трухзеса (стольника) Георга фон Вальдбурга, под Лейпцигом — отряды рейтар, всадников тяжелой кавалерии, которые возглавил давний противник виттенбергского реформатора герцог Георг Саксонский.

Сразу после начала восстания католики громогласно заявили, что оно плод лютеровской реформации. Да и сами крестьянские вожди называли Лютера «своим». Ведь он отказался подчиниться императору и рейхстагу, укрывшись в Вартбурге от объявленной ему опалы. Крестьяне на самом деле ожидали, что не сегодня-завтра «немецкий Геркулес» встанет во главе народного воинства. Они называли реформатора первым в ряду угодных им третейских судей.

Когда сообщения о немецкой крестьянской войне достигли Испании, император Карл V, который сквозь пальцы смотрел на возвращение Лютера в Виттенберг, сразу же послал курфюрсту Фридриху распоряжение о выдаче «еретика Мартинуса». Княжеский двор просил Лютера поскорее выступить с осуждением крестьян и отвести от курфюрста и университета подозрение в сочувствии мятежу. Реформатору указывали на расторопность его католических противников, самый известный из которых, видный теолог Иоганн Экк, уже проклял крестьян-бунтарей и требовал суровой расправы над ними.

22 августа 1524 г. Лютер произнес проповедь против «мятежных сект», которые сеют в народе «дух неповиновения и убийств». Однако вопроса о крестьянском восстании он не касался. Не было крестьянской темы и в его сочинении «О небесных пророках», опубликованном в начале 1525 г. и направленном против радикальных анабаптистов. Прошли февраль и март, а доктор Мартинус все еще воздерживался от осуждения крестьян, хотя еще два года назад твердо обещал занять сторону тех, кто выступает за порядок и спокойствие.