Герои. Новая реальность

Там, где я родился, одно время жил безумец, которого считали провидцем. Иногда он и впрямь говорил о том, чего еще никто не знал и что потом сбывалось. Мне и Пэгги он как-то сказал, чтобы мы держались подальше от пряников, но мы, глупые… впрочем, сейчас это уже не важно. А важно то, что о таких, как он, говорят: «не от мира сего». И даже самых разумных считают немного безумными.

В ту ночь я понял, почему они такими становятся.

Я одновременно видел два мира. Правым глазом – прежний, где в волшебном зале пили за Госпожу знатные гости. Левым – новый, а точнее, древний мир. Другой.

В том древнем мире зал был не залом, а бесконечным пространством, чьи пределы терялись в туманной дымке. Повсюду возвышались странные колонны – расширяющися кверху, поросшие редким жестким волосом или, может, щетиной. Я поднял голову: потолка не было, только всё тот же туман, который был подсвечен изнутри золотистым сиянием, почти осязаемым, пушистым и теплым. Хотелось протянуть руку и погладить его.

На месте фонтанов стояли пурпурно-стеклянные деревья… впрочем, нет, по правде, фонтаны и были деревьями… на их ветвях сидели птахи с таким ярким опереньем, что глазам делалось больно. Они пели-журчали, и песни их были сладостными и мучительными одновременно.

Весь пол в зале, сколько я мог видеть, был устлан серебристой листвой, и она тихонько звенела под ногами гостей, и от этого, как и от птичьих песен, хотелось рыдать; душу до краев переполняли счастье и тоска.

Но диковиннее всего были гости. Первым я заметил того носатого коротышку, что показывал фокусы с кольцами. Только теперь он был не коротышкой, а долговязым существом, кости которого выпирали из-под кожи под самыми немыслимыми углами. На нем не было даже исподнего. По бледно-желтой коже пробегали алые искорки. Близко посаженные глаза смотрели с легкой грустью в никуда, а бескровные губы то и дело прижимались к огромному – раза в три длиннее прочих – указательному пальцу, как к флейте. Из пальца вылетал рой всё тех же искорок, но раскрашенных в другие тона, они рассыпались по залу и таяли, наполняя ее диковинным запахом. Так, наверное, могла бы пахнуть древняя история, рассказанная осенним вечером, – история о падении и изгнании.

Я перевел взгляд налево, к дальнему камину. Трое игроков в мяч по-прежнему были там, но изменились до неузнаваемости. Длинные ястребиные носы, желтые глаза с черной крапиной зрачка, когтистые руки… и мяч оказался вовсе не мячом. При каждом броске седая заплетенная косица на нем взлетала вверх – как рука утопающего, протянутая в последней мольбе к небесам.

Рядом два бывших толстяка, а на самом деле – два жилистых воина, сидели за столиком для игры в фидхелл. Молча двигали фигуры, молча глядели друг другу в глаза. Я вдруг отчетливо понял: играя, они всего лишь проявляют то качество, что в них есть. Никаких случайностей, никакого азарта. Ставка – жизнь одного из них.

Юноша с куцыми усами оказался могучим старцем. Он аккомпанировал себе на небольшой арфе и глубоким сочным голосом читал поэму о том, «как бились за власть деревья». Его слушали замерев, только губы у некоторых беззвучно двигались, повторяя заветные слова.

Я скользил взглядом по толпе: получеловечьи-полузвериные лица, глаза с вертикальными зрачками, несоразмерные тела, босые ноги с перепонками, когтями, мехом… Древний народ, обитавший в этих краях издавна. Настоящие хозяева прежних времен.

Их время прошло… или это нам только кажется?

Я отвернулся – и встретился глазами с тем бородачом, что по-свойски подмигивал мне, когда мы с Госпожой подходили к столу. Вот он-то остался тем же, кем и был… почти. Когда я улыбнулся ему, бородач добродушно оскалился в ответ. Распахнулась пасть, широкая и бездонная, в ее глубине мелькнули три алых языка, мелькнули и спрятались за рядами тонких острых зубов. И бородач снова подмигнул мне. Теперь так, словно мы с ним были здесь единственными, кто знал некую тайну.

Он понял, что со мной происходит? Или просто потешался над никчемным смертным?

И если понял он…

Я взглянул на Госпожу, которая как раз завершала ответную здравицу.

Вот теперь я осознал, что она имела в виду, когда говорила об именах и о возрастах. Госпожа стояла у края стола, не двигаясь с места. И в то же время она пребывала в непрестанном движении: лицо ее да и все тело менялось, как бы за миг проживая всю жизнь. Вот она – Дева с юной улыбкой на устах, вот – уже Мать с чуть тронутыми сединой висками, а вот и тошнотворная Старуха, само воплощение смерти и разрушения.

Я испугался, что она сейчас почувствует мой взгляд, обернется и наверняка догадается обо всем. Я поспешно опустил глаза, затем снова посмотрел на гостей…

Я видел их сразу в двух ипостасях: прежними и… настоящими? Между теми и другими подчас пролегала невообразимая пропасть, как между пухлощеким младенцем и покрытым струпьями стариком… да нет – большая, намного большая.

Меня словно разорвали пополам, и каждая половина видела свое. Долго выносить такое невозможно.