Герои Шипки

Прибывшие на сборный пункт в станицу Уманскую пластуны были собраны в утренний час на церковной площади с возвышающейся над ней старинной деревянной Трехсвятительной церковью, откуда адъютантом атамана отдела было вынесено знамя, встреченное всеобщим восторгом. После молебна и окропления знамени святой водой атаман отдела произнес простые слова напутствия: «Прощайте, казаки! Надеюсь видеть в вас славных воинов, какими вы были всегда, возвратившихся с победою над врагами!» Загремела музыка. Запели песенники бравый походный марш «За Балканы». И пластуны выступили в поход.

Пластуны перешли границу в составе эшелона под командой начальника 4-й стрелковой бригады; в дальнейшем они расположились по левому берегу Дуная в четырех верстах к востоку от Журжева, на мысе Малорош (Малоруж), где построили себе при пикете наблюдательную вышку. Пластунам не досталось палаток, которые, впрочем, им были и не нужны. Не зря не без гордости они говорили о себе: «Наше дело нерегулярное, войско мы вольное, ползучее — насчет вынюху да выгляду больше, к хате непривычное…»

Пластуны в официальных бумагах Черноморского казачьего войска упоминаются с 1824 года. Но окончательно сформировался тип кубанского пластуна, бесстрашного воина-казака, при защите Севастополя в 1854–1855 годах, когда о них, об их доблести и лихости узнали вся Россия, весь цивилизованный мир.

Казалось, пластунский лагерь состоит из рваных живописных бурок, подвешенных на колья. Рядом находились ружья в козлах, покрытые теми же бурками. А то и проще делали: от одного ружейного козла до другого привяжут веревку и повесят на нее свои излюбленные бурки. Солнце жарит с востока — пластуны держатся западной стороны, солнце перемещается, вслед за ним и пластуны меняют места. А кое-кто устраивал себе самое оригинальное жилье из заскорузлой, колом стоящей бурки, такой шалаш без подпорок держался. Да, бурка — вещь незаменимая. Завернувшись в нее с головой, пластун всю ночь пролежит по горло в воде и ничего — ни насморка, ни кашля. Нарядом своим пластун далеко не блещет: изорванные, засаленные черкески, облезлые, мятые папахи — обычная его одежда. Если он добудет новое платье, то, прежде чем его надеть, хорошенько вываляет в пыли, в глине: чем грязнее станет, тем лучше — «от земли незаметнее». Зато вооружением пластун гордится — и ружьем, и шашкою, и кинжалом, которые он содержит в образцовом порядке.

По всему биваку дымятся гостеприимные костры, идет стряпня — варят, пекут, кипятят в котелках чай. Едят кому что бог послал на ночь. Пахнет душистой ушицей — любят казаки рыбу. По земле, подхваченные порывом ветра, носятся куриные перья…

Близко познакомившись с пластунами, известный художник и писатель Н. Н. Каразин, написавший книгу «Дунай в огне», обобщает: «На сторожевой, аванпостной службе пластуны незаменимы, слух и зрение в темноте развиты у них необыкновенно, и сон-то у них какой-то воровской, волчий; достаточно самого малейшего звука, чуть слышного шелеста, и, по-видимому, спавший до сего времени крепко, даже похрапывающий пластун шевелится и осторожно высовывает из-под бурки свою голову».

Тридцатичетырехлетний генерал М. Д. Скобелев, в те дни состоявший при генерале М. И. Драгомирове в качестве простого добровольца, подружился с пластунами и их отважным командиром Александром Баштанником. Он был любимцем Скобелева. Не имея никакой должности, генерал под покровом черной, глухой ночи нередко переправлялся с казаками через Дунай к туркам и лихо хозяйничал там.

— Это настоящий! Это наш! — восхищенно говорили о нем пластуны.

В период затишья, пока не начались военные действия, пластуны с есаулом Баштанником и с генералом Скобелевым изобретали хитроумные штуки. Еще днем они заготовят мнимые лодки (коряги или негодные колоды от водопоя), в них понатыкают фашинника торчком (будто казак в лодке с пикой в руках) и пускают их, едва стемнеет, по течению Дуная. Эти сооружения были настолько похожи на реальный десант при зеленоватом свете неполной высокой луны, что береговые турецкие посты открывали по ним огонь из ружей, а порой даже с батарей: тысячи глупых выстрелов летели в пустоту… А то нароют на берегу в старой насыпи земли, обмотают соломой бревна — получается вроде медных пушек — и вставят их в имитированные амбразуры. Чуть солнце осветит берег, заиграет в золотистых снопах, турки, пораженные выросшей за ночь русской батареей с грозно торчащими из амбразур пушечными жерлами, открывают по ней ожесточенный огонь. Пластуны, их командир Баштанник и генерал Скобелев, сидя в траншеях, хохочут своей удавшейся проделке. Н. Н. Каразин сообщает, что около одной тысячи рублей стоила туркам такая «батарея» кубанского изобретения…

По всему берегу, от поста к посту, торчат в небо шесты с надетыми на них бурками и осененные мохнатыми шапками — мнимые часовые. Хозяин иной бурки да шапки сидит себе внизу, в безопасности, и с улыбкой наблюдает, как его шерстяную бурку щелкают турецкие пули…

— Ой, братцы, убил! Ей-богу, подлец, убил! — Кто-нибудь из пластунов начнет дурачиться, стонать, катаясь по земле.