Герои умирают

– А ты не бросай. Спаси их. Но сделай это онлайн, ясно? Тебе ведь за это платят?

– Думаешь, я стараюсь сейчас ради денег?

В ее глазах снова вспыхивает гнев, такой яростный, как будто она сейчас вскочит и пойдет махать кулаками, но она гасит его усилием воли.

– Кейн, ты же хорошо меня знаешь. – Она устало разводит руками. – Поверь мне, я понятия не имею, как это сделать – вернуться онлайн, я имею в виду. Это ведь все из-за того заклятия? Вечного Забвения, да?

Я киваю:

– Там так считают.

– Я могу отменить его, но лишь для одного человека зараз. Я просто касаюсь его – или ее – плеча и говорю: «Ты меня знаешь», как я только что сделала с Таланн. Но кого я должна коснуться, чтобы вернуться онлайн?

«Меня! – вопит простодушная часть моего мозга. – Коснись меня!» Если бы это решало все проблемы!

– Разрушь само заклятие, – говорю я. – Отмени его, и дело с концом. Причем чем раньше, тем лучше. Никто ведь не знает наверняка, сколько тебе еще осталось.

Паллас мотает головой:

– Я не могу. Вечное Забвение помогает мне делать то, что я делаю сейчас. Оно скрывает любые следы моей магии, позволяет мне пройти под покровом Плаща мимо лучших адептов этой планеты и остаться незамеченной. И не забывай, что есть Берн, который знает меня в лицо и знает, что я – это и есть Шут Саймон. Стоит мне убрать заклятие, и они с Ма’элКотом сразу поймут, кого они ищут. И сколько, ты думаешь, я протяну, как только это станет известно Ма’элКоту?

– Дольше, чем ты протянешь с заклятием!

– Но на кону стоит не только моя жизнь, – говорит она спокойно.

– А что, если они найдут способ обойти и это заклятие? Ма’элКот не просто чертовски умен, он могуществен, как я не знаю что. Ты надеешься, что он никогда не додумается до противодействующего заклинания, надеешься, что заклятие Вечного Забвения будет защищать тебя всегда, а тем временем…

– Это меня совсем не волнует, – перебивает она меня и встряхивает головой. – Человек, который придумал само заклятие и единственную надежную защиту от него, сидит сейчас в подвале вместе с другими, и он точно не собирается продавать свое изобретение Ма’элКоту.

– Так от него есть защита? – вдруг вмешивается в разговор Ламорак с таким видом, будто ему и правда очень интересно, но он почему-то предпочитает выдать свой интерес за простое любопытство. – И какая же?

– Серебряные сетки, под которыми Коннос прятался сам и прятал свою семью, – отвечает ему Паллас. – Помнишь, прямо перед тем, как…

– Я помню, – с нажимом говорю я. – И знаешь что? Это уже не новинка. Ма’элКот уже вовсю пользуется этим способом. Гребаный Аркадейл пытал Ламорака в костюме из такой сетки. Расскажи ей.

Он бледнеет и смотрит на нее пристыженно, – наверное, ему не очень-то приятно вспоминать о Театре Истины.

– Это правда, – говорит он. – Как я ни бился, ни одно мое заклинание не могло сквозь нее проникнуть.

Паллас мрачно кивает и ненадолго задумывается.

– Ничего удивительного. Коннос ведь выполнял иногда заказы правительства.

Горло у меня горит так, словно я глотнул кислоты.

– Но ты все равно продолжаешь настаивать.

– Они еще не нащупали связь между этими двумя явлениями, – говорит Паллас. – они пока не поняли, что сетка может помочь им искать Шута Саймона. Через день-другой они, конечно, и это поймут. Но мне-то нужно всего двадцать четыре часа. Так что стоит рискнуть.

– Ты что, сдурела?

– Токали… – начинает она.

– Да срать я хотел на твоих токали!

– Вот именно. Иного я от тебя и не ожидала. В этом и есть проблема.

Жжение в горле разрешается нечленораздельным рыком.

– Чер-рт! Черт, черт, черт!

Я делаю круг по разрушенному полу и, справившись со своим норовом, возвращаюсь к ней. Можно продолжать разговор.

– Ламорак, ну хоть ты ей скажи. Все, что исходит от меня, она воспринимает в штыки, о чем бы ни шла речь.

– Кейн, ты и сам знаешь, что это неправда. Это просто ребячество с твоей стороны, – говорит Паллас, а Ламорак морщится так, словно, задумавшись ненароком слишком сильно, надорвал свою красивую головку.

– Кейн, я… э-э-э… – начинает он медленно и тихо. – Прости меня, но тут я соглашусь с Паллас.

– Что?

– У нее есть право следовать велению своего сердца, разве нет? – заявляет этот образец добродетели, и они с Паллас обмениваются такими умильными щенячьими взглядами, что мне немедленно хочется отшлепать их обоих. – Я на ее стороне, и я помогу ей, чего бы мне это ни стоило.

Очень медленно я опускаюсь на пол: боюсь, что голова моя не выдержит и лопнет, если я буду двигаться слишком резко. Из желудка поднимается волна горечи. Невероятно. Просто невероятно: после всего, что я сделал, через что прошел, я все же теряю ее.

Ведь я знаю, я вижу, я чувствую это нутром – другого шанса у нее не будет.

Черт с ним, с Ламораком, черт с их романом – это я выдержу, перенесу, привыкну, лишь бы она жила где-то и была счастлива. Я справлюсь. Но вот чего я не вынесу, так это сознания того, что ее больше нет в мире, что ее жизнь погасла, как фитилек свечи на ветру, что я никогда больше не увижу ее, не коснусь ее, не поглажу по непокорным волосам, не смогу ощутить тонкий аромат ее кожи – никогда.

Паллас спрашивает: