Героический эпос народов СССР. Том второй

"На угрюмых вершинах седых и снежных горЖестокая буря свирепеет с дождем,Все обледеневает после дождя,Упорные, злые ветры дуют тогда.Со скакуна недоуздок не снимай,Крепко знай свое дело, уверен будь,В день битвы лютой на мерина не садись,Пропадет, погибнет твое дело тогда.Если джигит не знает, что значит честь,Если Шахимердан не станет другом ему,Если без полководца войско пойдет в поход,Будет любая рать побеждена тогда.

Каждому — свое: утки в озерах живут,В пустыню за джейраном надо идти:Если джигит бродит в чужих краях,Немеет он от тоски, жалок бывает тогда.Когда боевым задором вспыхнет Гёроглы,Когда, разъяренный, неистов бывает он,Когда в боевой схватке он встретит врага,От врага оторваться трудно бывает тогда".

Но Гыр-ат не стал танцевать после этой песни. Ведь когда курд пропел — "В день битвы не садись на мерина", он, сам того не понимая, оскорбил Гыр-ата.

Падишах начал сердиться.

— Шахали, почему не слезаешь с коня, когда тебе говорят — слезай? Пускай сядет сам каландар и заставит коня танцевать.

— Но я, тагсыр, знаю еще одну песню Гёроглы.

Кто садился на Гыр-ата, тому никак не хотелось слезать с него. Вот Шахали и думал: "Если спою я, что умер Гёроглы из Чандыбиля, не заиграет ли Гыр-ат, милый мой?"

И курд, сидя верхом на Гыр-ате, спел песню:

"Словно охотник, в разные стороны я иду,Мне бы золотом, богатством обладать.Я могу разорить, разрушить Чандыбиль,Мне бы золотом, богатством обладать.Истинного джигита всегда признает Гыр-ат,Если аллах поможет — счастье придет,Умер владетель Чандыбиля — Гёроглы,Мне бы золотом, богатством обладать.Верхом на Гыр-ате — наслажденье скакать в горах,Видом подобным сунниты поражены.

Будет лежать в развалинах Чандыбиль,Мне бы золотом, богатством обладать.Шахали улыбается в усы — вей-ала,Красный и красивый халат — вей-ала,Сокол тянется к озерам — вей-ала,Мне бы золотом, богатством обладать".

Но и после этой песни Гыр-ат не стал танцевать. Падишах совсем рассердился.

— Почему не слезешь, когда тебе велят? Почему не повинуешься? Каландар, наверное, уже вспомнил песни, пускай он сядет, пусть он заставит коня танцевать. А иначе Гыр-ат танцевать не станет.

Шахали не вынес укоров великого шаха и дважды ударил коня плетью по животу. Гыр-ат взвился ввысь. На этот раз он подскочил вверх на высоту трех пик.

Гёроглы выпустил веревку, и Гыр-ат бросился в сторону.

Старый кызылбаш полетел вниз головой, словно стрела из лука. Падал и бормотал: "Хоть бы вода или саман, дерево или куст!" Но откуда быть воде или саману! Рядом — ворота крепости, арка, и всюду сплошь одни камни. Ударился он головой о камни — мозги брызнули, словно вороний помет. Вот и завладел он райским богатством…

Падишах приказал:

— Каландар! Лови, лови коня!

Кинулся Гёроглы к коню, схватил веревку и, покрикивая: "Стой, стой!" — торжественно подвел его к падишаху.

— Вот вам, тагсыр, ваш конь!

— Держи его подальше, окаянный! — сказал падишах со страхом.

Гёроглы закричал на Гыр-ата: "Стой!" — и придержал его: — Послушай, каландар! Сядь на Гыр-ата и спой такую песню, какую подобает. А Шахали туда и дорога. Подох, так подох. Ему давно пора отправиться к праотцам.

— Тагсыр! Чем губить меня, заставляя сесть на коня, лучше уж прикончите меня своими руками!…

— Садись, а то и впрямь убью!

— Тагсыр! Ты все говоришь "садись, садись". Ты что, проверить меня хочешь или говоришь всерьез?

— Всерьез, конечно!

— Ну, коли всерьез, тагсыр, то я хочу сказать тебе несколько слов, прости уж мне мое прегрешение.

— Что же, говори, прощаю.

— Вот что я хочу сказать: слыхал я, что один падишах может быть умнее сорока человек, но ты по уму уступаешь цыпленку!

— Как это так?