Героический эпос народов СССР. Том второй

"Кто любит ратное дело и сабель звон,Тот смело на поле брани выходит пусть,Кто готов за веру душу свою и жизньОтдать, на поле брани выходит пусть.Я пришел нежданный, подобно сну,Слово труса — позор, слово труса — вздор,Тот, кто яростно, как дикий тур,Бьется, на поле брани выходит пусть.Я вздерну тебя на виселице, падишах,

Тело твое собакам отдам терзать,Пятнадцать воинов твоих — мне не чета,Кто хочет, на поле брани выходит пусть.На своем могучем коне я вышел на бой,Меня не обманешь, я знаю, кто друг, кто враг,"Я умер, когда я родился", — кто такГоворит — на поле брани выходит пусть.На своем скакуне Гыр-ате сидит Гёроглы,Я могу всегда честь свою защитить,Кто свою удалую голову готов

Потерять — на поле брани выходит пусть".

Допел Гёроглы песню, ускакал за гору, и с тыла ударил по войску — бил, рубил, колол…

Падишах обратился в бегство. Вот уже Гёроглы дотянулся пикой до его спины, да вспомнил наставления своего покровителя: "Не преследуй бегущего!"

Гёроглы остановил коня, начал осматривать себя. Большое было войско. Нельзя было одолеть его, не получив ни одной царапины. Сам Гёроглы получил восемнадцать легких ран, а Гыр-ат захромал.

"О, аллах, что это с ним?" — подумал Гёроглы. Спешился, осмотрел коня: оказалось, что Гыр-ат в ярости так сильно ударил копытом о камень, что сбил переднюю часть копыта.

— Мой друг, мой помощник, мой спутник в самые черные дни мои, Гыр-ат! Я сниму подкову с твоего копыта и заменю ее новой. А потом три дня буду вести тебя в поводу, пока твое копыто не заживет. Пешком мне идти в привычку — ведь пешком сюда я пришел!

Гёроглы снял подкову, заменил ее новой и повел Гыр-ата в поводу. Так они шли три дня. На четвертый день он расседлал Гыр-ата, огладил его, почистил, вновь оседлал, накинул на него чепрак, привязал попону к седлу, завязал хвост узлом и поехал аллюром сепджин. При этом приговаривал:

— В пустыне у меня от лепешек кишки склеиваются. Повстречать бы пастухов, поесть яхна.

Поднялся Гёроглы на холм, огляделся по сторонам и увидел овец, белых и черных, аж в глазах зарябило. "Хоть бы это был не сон… " — подумал он и подъехал к стаду. А это были овцы падишаха. Пастухи узнали Гыр-ата.

— Эй ты, вор проклятый! Это конь нашего падишаха. Куда ты его угоняешь? Слезай с коня! — закричали они и окружили Гёроглы.

— Джигиты! Я и сам хотел сойти. Но если вы будете кричать, я не сойду!

— Ну, получай же тогда! — закричали они и дважды ударили его палкой по спине.

— Остерегитесь! Я страдаю опасной привычкой, как бы вам не пожалеть о содеянном!

— Что это за привычка?

— Я иногда теряю разум.

— Ну, от этого у нас есть лекарство… — ответили они, продолжая дубасить его корявой палкой.

"Пожалуй, они далеко зашли… " — подумал Гёроглы и пустил в ход саблю. И полетели во все стороны головы с развевающимися бородами, в страхе дрожали губы, кричали рты…

… О ком теперь пойдет рассказ?

Один из пастухов ходил за саксаулом. Увидев, какая участь постигла его дружков, он спрятался за осла и дрожал, боясь, как бы Гёроглы не заметил его.

Гёроглы подъехал к нему.

— Эй ты, подойди сюда!

Пастух приблизился, почтительно сложив руки.

— Ступай, приготовь мне яхна, чтобы я наелся досыта. За это я дарую тебе жизнь.

— Не убьешь меня, господин, так я всех овец для тебя заколю. Пастух зарезал жирного ягненка, приготовил яхна и поднес Гёроглы. Тот был голоден как волк, яхна из упитанного ягненка — объедение, и Гёроглы отправлял в рот куски с полбатмана, а то и с целый батман…

Насытившись, Гёроглы сел на коня.

— Прощай, пастух! Спасибо за хлеб-соль. Не поминай меня лихом, прошу!

— Господин! Я не буду поминать тебя злым словом. Но, мне кажется, ты случайно живешь в человеческом обличье. Будь ты в зверином облике, ты был бы волком!

Грустно стало Гёроглы от этих слов, вспомнилась родина, жена, и он пропел пастуху такую песню: