Герварт Вальден — куратор нового искусства. Жизнь и судьба

Как технически проводились допросы Вальдена, страдавшего сильной близорукостью, если учесть, что после ареста у него изъяли очки, с определенностью сказать сложно. Известно, что от обвиняемых (ввиду особой загруженности следователей НКВД в годы массовых репрессий) нередко требовали письменного изложения биографии, которую затем уже превращали в протоколы допросов. Мог ли Вальден из-за проблем со зрением самостоятельно писать? Говорил ли он по-русски или же все-таки по-немецки? В протоколах его дела есть немногочисленные исправления, внесенные в русскоязычный текст, судя по всему, его собственной рукой. Кроме того, каждый из протоколов подписан им по-русски, одной фамилией, без имени. В дело вшит, кроме русского, и немецкий текст одного из допросов.

Рассказывая о своей поездке в Швецию в 1935 году (для него это последнее свидание с матерью), Вальден дает понять следователю, что не только добровольно вернулся в Москву, но и приложил для этого немало усилий.

Ответ: При выезде из Швеции я встретил ряд трудностей, так как на обратный въезд визы я не получал. Я вынужден был прибегнуть к помощи ЦК компартии Швеции, которая ходатайствовала перед Коминтерном и ЦК ВКП(б) о разрешении вернуться в Советский Союз.

Протокол допроса Герварта Вальдена, 16 апреля 1941

А мог ли он не возвращаться? К тому времени в Москве уже начались большие политические процессы. Не исключено, что там оставалась его двухлетняя дочь Зигне. В этом, возможно, и состояла иезуитская логика тех, кто санкционировал выезд Вальдена. Впрочем, «слепота западных интеллектуалов… без сомнения, является одной из самых сложных загадок в истории политики и интеллектуальной жизни ХХ века», — замечает Дэвид-Фокс[250]. Вальден, между прочим, и сам сказал об этом: «В буржуазных странах очень многие наивны в своих политических взглядах. Их политическое мировоззрение романтично»[251].

24 апреля 1941 года следствием была проведена очная ставка между Вальденом и Борисом Акимовым, ранее уже признавшимся в шпионаже. Обращает на себя внимание, что Вальден не сразу опознает Акимова. Он крайне близорук, но только ли в этом дело? Алексей Акимов, знакомившийся со следственным делом своего отца, нашел там подтверждение того, что во время допросов на него воздействовали физически. Скорее всего, Вальден встретился с сильно избитым человеком: он уточняет, что может опознать Акимова лишь «по росту и по размеру».

Вопрос Вальдену: Что именно вы хотите скрыть от следствия?

Ответ: Мне нечего скрывать.

Вопрос Акимову: Что же скрывает Вальден?

Ответ: Вальден скрывает действительный характер наших встреч, так как они имеют прямое отношение к моей шпионской работе…

Протокол очной ставки между Борисом Акимовым и Гервартом Вальденом, 24 апреля 1941

Длившаяся более двух часов очная ставка результатов для следствия не принесла. Вальден яростно отвергал обвинения. В ходе перекрестного допроса он вновь и вновь повторяет: «Я решительно отрицаю показания Акимова». Более того, своей рукой делает в протоколе вставку: «Это полная клевета». Очевидно, что твердость Вальдена производит сильное впечатление на Акимова. Перед ним — немолодой (Вальден старше Акимова на 20 лет) и уж точно не слишком физически крепкий человек. Но обладавший незамутненным интеллектом и исключительной внутренней твердостью. Акимов будто бы возвращается к реальности из тюремного морока. На прямой вопрос Вальдена, как именно он привлек его к шпионажу, Акимов отвечает невнятно, признав, что Вальден лично в его вербовке не участвовал. На этом очную ставку поспешили прекратить.

^{Курт Штермер. Ксилография. Журнал «Штурм». Июнь 1913. Оттиск с доски}

Алексей Акимов впоследствии напишет: «Папино пребывание в заключении можно условно разделить на два этапа… Первый: дача показаний — сломленный человек. И второй: отказ от всех показаний, борьба за себя — человека»[252].

5 мая 1941 года следствие, так и не добившись от Вальдена желаемых признаний, продлит его арест и пребывание под стражей. В протоколах майских допросов вновь и вновь повторяются слова: «Я говорю правду. Никакой антисоветской шпионской работы я не проводил».