Герварт Вальден — куратор нового искусства. Жизнь и судьба

Перелом наступает 13 мая, допрос ведется на русском и немецком языках (с переводом) майором госбезопасности Львом Шварцманом, известным участием в процессах против Михаила Кольцова, Всеволода Мейерхольда и других видных деятелей советской культуры. Зафиксировано время проведения допроса: с 12:30 до 15:00, хотя в его протоколе воспроизводится всего-то несколько фраз. В начале Вальден говорит: «К своим показаниям на очной ставке 24 апреля 1941 года прибавить ничего не имею…». О том, что происходит между первым и вторым вопросом следователя Шварцмана, можно лишь догадываться. Допрос прерывается. Вальден просит дать ему возможность подумать, чтобы «показать всю правду» и «восстановить все факты».

Из протоколов его последующих допросов очевидно: пытаясь защититься от применения к нему физической силы и, возможно, выиграть время для дальнейшего сопротивления, он просто-напросто «монтирует» шпионскую историю, составляя ее из разных фрагментов реальности. В многословном повествовании, в которое пускается Вальден, намеренно много абсурда. Он строит фабулу шпионского сюжета подобно тому, как это делает писатель или драматург, наделяя функциями агентов иностранной разведки мельком встреченных им в Москве иностранцев и переводя в регистр шпионских абсолютно бытовые разговоры. Был ли он полностью корректен, упоминая имена своих так называемых советских информаторов, чего от него добивались на допросах? Насколько можно судить, им названы лишь те из знакомых, кто к этому моменту подвергся репрессиям, многие из них уже лишились жизни.

Черты правдоподобия выстроенный Вальденом рассказ обретает лишь потому, что в нем присутствуют реальные обстоятельства, которые без сомнения составляли многие годы «комплекс вины» для него самого, а именно — участие в германском агитпропе времен Первой мировой войны. Шлейф отношений с людьми из германского МИДа и полицейского управления, в какой-то мере случайных, в какой-то мере вынужденных во имя поддержания на плаву предприятия «Штурм», тянущийся за ним и в послевоенное время, привел к дискредитации заслуг Герварта Вальдена в художественном мире. Он тяготился этим. Дело касалось моральной ответственности, предания идеалов революционного искусства, но отнюдь не шпионажа.

Всплывшие на допросе в НКВД детали коррелируют с документами, обнаруженными десятилетия спустя в архиве германского МИДа, что послужило основанием для некоторых западных исследователей использовать в отношении Герварта Вальдена ярлык немецкого агента[253]

. Чтобы избежать легковесных суждений по этому поводу, особенно на фоне его трагической судьбы, следует, на наш взгляд, отнестись со всем вниманием к сказанному им самим. Тем более, что другого случая публично объясниться по этому поводу ему уже не представится.