Геворг Марзпетуни

— Достань из моего ларца и принеси царское послание, перевязанное черной тесьмой и запечатанное воском.

Писец вышел и вскоре вернулся со свитком, который вручил князю Севада.

— Можешь идти, — сказал князь.

— Вскрой это послание и прочти его. Я не хочу, чтобы в твоем сердце осталась хоть тень сомнения, — сказал князь, передавая письмо Марзпетуни.

— Мне достаточно и твоего слова. Зачем нам рыться в старых пергаментах? — ответил Марзпетуни, стараясь уклониться от чтения царского послания.

— Нет, князь, ты близкий царю человек и мой искренний друг. Ты должен знать об истинных причинах нашей вражды. Тогда для пресечения зла ты, быть может, прибегнешь к более решительным мерам, чем поездка за советами к Сааку Севада.

— Если ты желаешь, я прочту, — сказал князь и, сломав печать, развернул пергамент.

— Читай вслух, я хочу еще раз послушать.

Князь прочел следующее:

«От Ашота Шааншаха, царя армянского,

владетелю Гардмана, князю Сааку Севада,

привет!

Получил твое дружеское послание, в котором ты просишь уведомить тебя о причине заключения в крепость Каян моего родственника и твоего друга Васака Сисакяна. Причину эту, как она ни прискорбна, я вынужден тебе сообщить, так как об этом просит меня отец моей царицы. Князя Васака я пленил и должен предать смертной казни за его недостойное поведение, которым он опорочил честь моего царского дома, будучи издавна в неподобающих отношениях с твоей дочерью и моей супругой. Я убедился лично в его преступлении и приказал заключить его в крепость, чтобы злом отплатить за зло. Не желая порочить перед миром честь царской семьи и имя могущественного гардманского князя, я объявил князя Васака участником заговора Абаса. Ты должен быть благодарен, что я так забочусь о сохранении чистоты твоего родового имени. А право наказать соучастницу князя Васака — твою дочь — я передаю тебе как справедливому отцу.

Ашот Второй, царь армянский».

Царское послание произвело на князя Марзпетуни удручающее впечатление. Царь в мгновение ока потерял для него все свое величие и стал простым, жалким человеком. Он никогда не поверил бы, что Ашот Железный только для того, чтобы скрыть свою преступную страсть, способен оклеветать невинную, добродетельную царицу, которую он, князь Марзпетуни, знал очень хорошо; более того, царь заключил в крепость беззаветно преданного родине князя Васака, обвинив его в не совершенных преступлениях!

— О чем ты думаешь, князь? — спросил Севада.

— Ни о чем.

— Это удивительно.

— Когда меч пронзает сердце, ум перестает размышлять. Ты вонзил меч в мое сердце, князь.

— Ты сильно огорчен?.. Ты, соратник царя и воин своей отчизны! А если бы ты, кроме того, был еще любящим отцом? Если бы ты вдруг увидел, что счастье твоей любимой дочери, добытое ценою великих трудов и жертв, развеяно в прах… Если бы вместе с этим были разбиты твои лучшие надежды, навсегда потеряны покой сердца, радость души и опорочена честь рода, — что бы тогда ты сделал?

— Неужели страдания за родину не горше, чем все это?

— А если бы к страданиям за родину прибавились еще и эти мучения?

— Это было бы невыносимо.

— Я, князь, не меньше тебя люблю родину. Только любовь к родине остановила меня в то мгновение. О, как меня жгло желание сейчас же сесть на коня и полететь в Ширак, чтобы за такое жестокое и клеветническое послание снести преступнику голову. Я во второй раз развернул знамя восстания, решив на этот раз строже обойтись с царскими владениями и с населением, чтобы хотя бы этим подействовать на окаменевшее сердце царя и вернуть заблудшего на путь истины. Я хотел спасти царский престол от неминуемой гибели.

Как тебе известно, я взял восемь тысяч человек и направился в Дзорапор. Первым моим делом было осадить и взять крепость Каян. Здесь вместе с князем Васаком находились жены восставших нахараров. Я освободил их, думая до возвращения царя из Абхазии ограничиться только этим. Но воины, бежавшие из крепости Каян, вместе с крестьянами окрестных сел укрепились в ближайших городах и стали своими набегами беспокоить мои войска. Отряды наши встретились, и я вынужден был истребить несколько сот человек, так как они не пожелали сложить оружие. У крестьян же, чтобы они в другой раз не осмеливались вмешиваться в распри своих князей, мы пожгли посевы. После этого я ушел со своим войском в Гугарские горы. Тогда наши князья стали обвинять меня в жестокости, хотя сами в подобных случаях поступали более жестоко.

— Мы обвиняли тебя в том, что ты восстал в тяжелое для страны время, когда государь был занят в Абхазии войной с Гургеном. Мы победили абхазского царя. Грузинский царь Атырнерсех явился посредником, и мы должны были уже подписать соглашение, как вдруг гонец привез известие, что князь Саак снова восстал и разоряет земли. Государь и мы все были поражены. Никто не хотел верить, что ты нарушил клятву, данную в присутствии всех. Тогда царь Атырнерсех сам посоветовал государю оставить незаконченным дело о мирном соглашении с Гургеном и поспешить в Гугарк, чтобы предотвратить дальнейшее кровопролитие.