Гибель 31-го отдела

– Какую телеграмму? Нет у меня никакой телеграммы.

– Не лгите.

Хозяин сорвался с места, подбежал к окну, сжал кулаки, постучал одним кулаком о другой.

– Нет, – сказал он. – Не пытайтесь подловить меня.

Больше я ничего не скажу.

– Покажите телеграмму.

Хозяин обернулся. Руки у него по-прежнему были сжаты в кулаки.

– Не выйдет, – сказал он. – Нет у меня телеграммы.

– Вы ее уничтожили?

– Не помню.

– Что в ней было сказано?

– Не помню.

– Кто ее подписал?

– Не помню.

– Почему вы ушли оттуда?

– Не помню.

– Где живет ваша бывшая жена?

– Не помню.

– Где вы находились в это время неделю назад?

– Не помню.

– Не здесь?

– Не помню.

Хозяин все так же стоял спиной к окну и все так же сжимал кулаки. На лице у него выступили капли пота, в глазах притаились страх и детское упрямство. А Иенсен смотрел на него без всякого выражения. Выждав с минуту, не меньше, он спрятал блокнот в карман, взял фуражку и направился к дверям. С порога он задал последний вопрос:

– Что такое тридцать первый отдел?

– Не помню.

Когда он подъехал к фабрике, часы показывали четверть двенадцатого. Он зашел в полицейский участок и позвонил оттуда начальнику патруля.

– Да, они в разводе. Узнайте ее адрес, съездите к ней и найдите диплом. Если диплом надорван, захватите его с собой.

– Понял.

– Поторопитесь. Я буду ждать вас здесь.

– Понял.

– Еще одно.

– Слушаю.

– Он вчера или сегодня утром получил телеграмму.

Откомандируйте человека на почту за копией.

– Понял.

Помещение здесь было мрачное и унылое, с желтыми кирпичными стенами. На окне висели синтетические гардины. В задней части дома были расположены арестантские камеры с блестящими решетками на дверях. Некоторые камеры были уже заняты.

За барьером сидел полицейский в зеленой форме и перелистывал папку с донесениями.

Иенсен сел у окна и поглядел на тихую пустынную площадь. Желтая туча, казалось, задерживает в себе тепло солнечных лучей и пропускает только свет, какой-то безжизненный и плоский. От фабрики несло удушливой вонью.

– Здесь всегда так пахнет?

– По будням еще хуже, – ответил дежурный.

Иенсен кивнул.

– Привыкнуть можно. Газ совершенно безвредный, но, по моей теории, людей это подавляет. Многие кончают жизнь самоубийством.

– Понятно.

Телефон зазвонил через пятьдесят минут.

– Она была очень любезна, – доложил начальник патруля. – И сразу же показала диплом.

– Ну и?..

– В целости и сохранности. Оба листа на месте.

– У вас нет оснований подозревать, что его обменивали или подновляли?

– Подписи были не новые. Чернила уже старые.

– А в самой квартире вы были?

– Нет, она вынесла нам диплом. И встретила нас очень любезно, как я уже говорил. Словно ждала нас. Вообще довольно элегантная молодая женщина.

– А телеграмма?

– Я послал человека на телеграф.

– Верните его.

– Копия больше не нужна?

– Нет.

Иенсен помолчал, затем добавил:

– Вероятно, она не имеет никакого отношения к делу.

– Комиссар!

– Да?

– Мне показалась странной такая деталь: один из моих ребят стоял на посту как раз перед ее домом.

– Так. Что еще?

– Вас разыскивал начальник полиции.

– Просил что-нибудь передать?

– Нет.

Движение заметно оживилось. По обочинам дороги там и тут стояли машины. Их владельцы по большей части наводили блеск на все, что только может блестеть. Но попадались и такие, которые сидели подле машин за откидными столиками на демонтированных сиденьях. На столах стояли портативные телевизоры и целлофановые пакеты с продуктами из тех, что продаются в автоматах. Чем ближе к городу, тем гуще шли машины, и до центра Иенсен добрался только без десяти пять.

А в центре было все так же пусто. Было самое что ни на есть футбольное время, и потому все, кто не возился со своими машинами, сидели дома. Футбольные матчи предназначались теперь исключительно для трансляции. Они проходили без публики, в больших отапливаемых залах телекомпании. Команды футболистов состояли на жалованье, среди них было много иностранцев. Но, несмотря на высокий, как говорили, уровень мастерства, интерес к футбольным матчам падал день ото дня. Иенсен сам редко смотрел матчи, хотя, когда он сидел дома, у него все время был включен телевизор. Он догадывался, что так делает не только он один.

С каждой минутой Иенсена все сильней давила усталость, а несколько раз у него темнело в глазах, как перед обмороком. Он понял, что это от голода, и подъехал к кафе-автомату, где получил чашку горячей воды, пакет с бульонным порошком и порцию сыра.

Дожидаясь, пока порошок растворится в горячей воде, он достал блокнот и записал: «№ 7. Журналист. Холост. 58 лет. Ушел по собственному желанию».

Хотя Иенсен, чтобы не терять времени, даже не дал бульону остыть, когда он допил свою чашку и сел в машину, часы показывали уже половину шестого. На дороге в западный район его настигли сумерки.

До срока оставалось шесть часов.

25

Улица была узкая, скупо освещенная и с обеих сторон обсаженная деревьями. За деревьями шли ряды одно– и двухэтажных домов. Находилась она неподалеку от центра.