– Просто не вывести из-под удара – этого уже недостаточно. Вы знали о том, что Мата Хари работает против нас, однако, будучи нашим агентом, не только не убрали ее с театра действий, но даже не поставили нас в известность. Вам не кажется, что это непорядочно?
– Знать бы, что именно в нашем с вами ремесле подпадает под это определение – «непорядочно»!
– Если просто не вывести из-под удара… В таком случае в прессе появится ваше имя, которое Маргарет неминуемо сдаст французам, и тогда как разведчик вы уже не будете представлять интерес ни для германской разведки, ни для британской. На вашей карьере будет поставлен крест. Мало того, неминуемо всплывет ваша британская вербовка, и за вами начнется охота всех европейских резидентур, способных достать вас даже в кубрике субмарины посреди Атлантики.
Возле столика вновь возник говорливый официант, однако О’Коннел обронил какую-то фразу на непонятном германцу наречии – возможно, на баскском, – и тот мгновенно ретировался.
Канарис не видел причин для того, чтобы в связи с делом Маргарет Зелле его английская вербовка неминуемо всплывала, но понял, что вести полемику по этому поводу бессмысленно: Британец нагло шантажирует его.
– А в Париже никого не интригует тот факт, что в прессу просочатся сведения о танцовщице, как агенте-двойнике французской разведки?
– Именно поэтому Сикрет Интеллидженс Сервис не желает, чтобы ваш агент оказалась в ее лондонском подвале. Доказывать, что французы заслали в Британию свою шпионку… – передернул он плечами. – Кого в наши дни это способно воодушевить?
– Да уж… – вздохнул Канарис, хотя никакой особой горести во вздохе его Британец не уловил.
– Хорошенько подумайте, сеньор Чилиец, стоит ли создавать из-за этой танцовщицы проблемы себе и нам? – поморщился британец, давая понять, что тема исчерпана, и обсуждать ее подробности не имеет никакого смысла.
– Нужно все основательно взвесить. Разоблачение Маты Хари сильно ударит по моим собственным позициям в германской разведке, – произнес Вильгельм, а мысленно добавил: «Ты, Канарис, всего лишь такой же агент-двойник, как и эта колониальная потаскушка Мата. И если ты уже ничем не способен помочь ей, то, по крайней мере, позаботься о собственной шкуре!»
– Ударит, несомненно, если не прибегнуть к тщательной разработке этой операции. Но в этом я вам попытаюсь помочь.
– Поскольку мой провал, в свою очередь, ударит по вашей карьере, – мстительно улыбнулся Канарис.
– В поле зрения французской разведки, – не придал значения его выпаду Британец, – давно попала другой ваш агент, некая Элизабет Шрагмюллер.
«А вот и шулерская “крапленая дама из рукава”!» – побледнела переносица капитан-лейтенанта от разведки. Если они возьмут в оборот Шрагмюллер[24]
, проходившую по его картотеке под кличкой Кровавая Баронесса, это будет провалом значительной части агентуры во Франции и Испании. С таким трудом, такими усилиями созданной агентуры!..– Это еще что за дама? – попытался он состроить все ту же пресловутую «хорошую мину при скверной игре».
– Вы заходите слишком далеко, Канарис, – вновь осадил его Британец.
– Вы не позволяете мне задавать уточняющие вопросы.
– Зато позволю себе уточнить, что вряд ли вам станет легче от того, что в Берлине вам, британскому шпиону, предателю Германии, придется взойти на эшафот в то же мрачное утро, что и двум вашим агентам в Париже.
Канарис конвульсивно передернул кадыком, словно петля палача уже затягивалась на его шее. Знал бы этот самый Британец, скольких врагов он сумеет ублажить своим разоблачением и с каким вожделенным трепетом они прочтут в газетах о его казни!
– Не спорю, перспектива мрачная.
– Понимаю, вам понадобится какое-то время, чтобы прийти в себя, но делать это следует по-мужски, не пытаясь сжигать мосты… через Ла-Манш.
– Мосты через Ла-Манш сжигать теперь уже действительно не стоит, – задумчиво согласился Канарис.
– Вашу госпожу Шрагмюллер французы деликатно завербуют, и с ее помощью вы сольете им всю нужную информацию об Утренней Звезде, или как там именует себя госпожа Зелле.
– Но вы не тронете Шрагмюллер.
– Одно из правил английской королевской разведки гласит: «Никогда не следует ни влюбляться самому, ни влюблять в себя своих агентурных женщин». Никакие разъяснения его не сопровождают, однако всем известно, что это слишком дрянная примета, обычно преследуемая неминуемым, умопомрачительным провалом.
– Это мое условие: вы не тронете Шрагмюллер, – не стал оправдываться Канарис.
– Если вы так настаиваете, – благодушно согласился Британец.
– Вы гарантируете, что она сумеет вернуться в Берлин.
– Лучше в Мадрид, – уже откровенно подтрунивал над ним Британец. – Ради сотворения хоть какой-то конспирации, которая понадобится больше вам, нежели Элизабет.
– Вы гарантируете это, – фанатично настаивал на своем Канарис, не вызывая этим у Британца ничего, кроме оскорбительного сочувствия.