Гибель профессии

Эпизод с попыткой Славы вынести «неоплаченный» сверток из магазина вырос в глазах впечатлительного Голубинского в решающее происшествие. Если преступник пытался выкрасть часть товара и это ему не удалось, то в остальных случаях, наверно, удалось! Иначе, куда же делись ящики с вином? И если не Слава, то кто же? Ведь никто больше из сотрудников магазина не попался в этот день с попыткой обворовать свой же отдел! Голубинский возмущался «нечестными попытками» заведующего и этой подозрительной кассирши оправдать явного преступника.

Правда, немалая странность заключалась здесь в том, что в сущности Казанцев крал у самого себя: ведь он вместе с Нюрой был материально ответственным на солидарных началах! Голубинский, однако, считал, что это лишь кажущееся противоречие. Что с него, Казанцева, возьмешь! Речь идет о большой сумме, а у него — ни кола, ни двора. Если он преступник, то формальная подписка об ответственности — не гарантия.

«И с Петровой, хоть она и солидарно ответственная, — размышлял Голубинский, — тоже много не возьмешь; да и не взыщет с нее суд полную стоимость пропавшего вина!»

У помощника прокурора мелькнуло вдруг подозрение на Петрову: «А что если она это понимает… и именно потому, что понимает, пошла на преступление? Нет, нет, не похоже!»

Оставалось еще невыясненным, как же удалось Славе Казанцеву вынести в один день такое огромное количество вина. Однако и это не довод: а может быть, у него были помощники вне магазина… или даже в самом магазине. Не кассирша ли это и не заведующий ли? Ах, если бы не прокурор района Никишинев, упрямый старик! Он решительно запротестовал против обысков на квартирах у кассирши и у Грунского. Может быть, там удалось бы напасть на след! Хорошо еще, что Никишичев не возразил, хотя и нахмурился, когда речь зашла об обыске у Славы.

— Опыт мне подсказывает, что парень тут ни при чем, — сказал при этом Никишичев, — но для очистки совести… Делайте!

Обыск был произведен в вечернее время, когда вся семья была уже в сборе и ужинала. Ольга кое-что знала о неприятностях в магазине со слов мужа и замечала, что Слава стал задумчивым и неразговорчивым.

— Простите, — сказал Голубинский, явившись в дом с двумя работниками милиции, — я помощник районного прокурора, а это (он указал на жилицу соседней квартиры, пожилую учительницу Демину) понятая. Я вынужден произвести обыск у вашего брата Вячеслава. Вот ордер. Прошу показать его комнату.

Как всегда, Голубинский был корректен и холоден.

— Комнату? У него нет комнаты! — воскликнула Ольга. Ей вдруг показалось, что в этом сейчас все его спасение. — Уверяю вас, у него нет отдельной комнаты. Он живет в комнате моего мужа!

На разговор в переднюю вышли остальные члены семьи. Впереди был Яков Иванович, за ним побледневший Слава: он сразу понял, увидев Голубинского, что этот визит касается его. Дети держались позади, боязливо выглядывая из-за спин взрослых.

— Товарищу прокурору! — басом приветствовал Голубинского Яков Иванович. — То мы к вам, то вы до нас. Визиты отдаете?

Но Голубинский не пожелал принять шутки. Он только спросил Якова Ивановича:

— Гражданин Казанцев Вячеслав проживает в вашей комнате? Вы разрешите войти к вам? И, пожалуйста, покажите, какие именно вещи принадлежат в комнате гражданину Казанцеву.

В общем, обыск продолжался очень недолго и сильно разочаровал Голубинского, который был почти убежден, что найдет у «преступника» доказательства преступления: переписку, много денег и так далее.

Единственное, что на краткий срок остановило внимание прокурора, была записка, датированная вчерашним числом и, судя по конверту, пришедшая по почте:

«Дорогой Славик, это нелепо, что ты скрываешься от меня! Я совершенно уверена в твоей невиновности, вопреки всему. Прошу тебя, очень прошу: позвони мне. Разве не мое право — твоего друга, самого близкого тебе, видеть тебя, успокоить тебя? Целую тебя, мой любимый!»

Дальше шла неразборчивая надпись.

— От кого письмо? — строго спросил Голубинский.

— Вас это не касается! — вспыхнув, ответил Слава. — Отдайте!

Голубинский подумал и протянул письмо.

— До свидания, — сказал он вежливо.

— Ничего! — с неожиданной угрозой в голосе воскликнул Яков Иванович. — Черный конь — он среди белых коней заметен!

Но что именно он хотел этим сказать, никто не понял.

Глава тринадцатая

Якав Иванович сидел у Анны Степановны.

— Нюркин муж? — говорил он, как обычно не соврем понятно, но, видимо, собеседница его отлично понимала. — Циркач он. Желает до фокусов возвыситься. Она для него в пух расшибется. Я для чего к вам пришел? Тридцать лет вас знаю.

— Двадцать восемь, — сказала Анна Степановна. — Я тогда на печах работала, а ты молодым фертом пришел, комсомольцем. Желаю, говоришь, специальность получить!