Гибельный мир

Месса, отслуженная лично первосвященником Серебряного Храма, могла поразить воображение любого, даже привыкшего к роскоши человека. Сам храм, на украшение большой залы которого пошло несколько десятков килограммов серебра, а отделка малой поглотила почти в два раза больше этого драгоценного металла, был прекрасен настолько, что щемило сердце. То, что это творение архитекторов, скульпторов и ювелиров поистине совершенно, признавали все, кому не довелось увидеть Большой Храм Белого Лотоса. Впрочем, таких становилось все больше. Когда искрящееся, а когда мягко мерцающее в живом свете серебро завораживало. Помимо серебра в отделке присутствовали кусочки горного хрусталя, оникс, опалы самого лучшего качества и благородная древесина. Если же говорить о малой зале… Повседневно ее могли видеть только священнослужители, представители Династии и самых знатных из Домов Империи. Теперь же, повинуясь жестам вышедшего из внутренних помещений Высшего Магистра, служки распахнули большие, в три человеческих роста, врата, раздвинули экраны между колонн, и перед изумленными взорами тех простолюдинов, которые успели набиться внутрь, развернулось ошеломляющее зрелище. Впрочем, традиция требовала, чтоб, немного послушав мессу и тем самым почтив усопшего императора, первые давали место последующим, так что за пять часов, что длилась служба, полюбоваться малой залой, где и свершалось священнодействие, удалось многим.

Красоту ее трудно было описать словами. Если большее помещение отделали серебряной фольгой, то здесь имело место литое и чеканное массивное серебро, украшенное инкрустациями из жемчуга, аметистов и сапфиров, арки, в которых стояли статуи апологетов религии Серебряного Бога, обрамляло ажурное кружево, созданное из белого золота, а канделябры, расположенные справа и слева от алтаря и статуй, искрились бриллиантовыми подвесками. Алтарь был выполнен в виде застывшего словно по мановению чародейской руки фонтана, который выточили искуснейшие мастера. Когда шла служба, в предусмотренный под алтарем проем ставили большую толстую свечу, и хрустальный монолит начинал искриться, словно изображал собой не воду, а небесное сияние. Свет этот, преломляясь в гранях, отражался на стенах и украшениях и наполнял малую залу светом, который невозможно было назвать земным. Сорок лет назад, когда Империя все еще находилась в состоянии, близком к кризису, Храм, как говорили, потратил на это великолепие почти все свои запасы. Но нельзя было не признать, что оно того стоило.

Месса близилась к концу, когда Высший Магистр, нисколько, казалось, не утомленный пятичасовым бдением, отступил от алтаря, давая место Магистрам, которым теперь следовало завершить церемонию, и оказался совсем рядом с советником, Лео Тайрвином, стоявшем на одном из почетных мест. Советник покосился на Рено, слегка поклонился и прошептал, чтоб не тревожить занятых священнослужителей:

— Зала воистину прекрасна. Жаль, раньше мне не доводилось бывать здесь.

— Она — младшая сестра храмовых покоев в Белом Лотосе, — тихо ответствовал Высший Магистр. Глаза у него сияли чистым, ровным спокойствием, и Лео молча подивился, какое счастье составило для первосвященника общение с его Богом.

— Впрочем, и хорошо, что она будет закрыта сегодня, — добавил советник. — И, даст Бог, не откроется еще много лет.

Рено обернулся к Тайрвину и какое-то время смотрел сосредоточенно, словно пронизывая взором.

— Она будет открыта завтра, — проговорил он наконец, и в наступившей после возложения на алтарь чаши тишине его услышали все, в том числе и те, кто толпился в большем помещении. Оказывается, подумал Лео, слабый голос Высшего Магистра способен загораться в стенах Храма и, отражаясь в сводах, звучать подобно колоколу. — Завтра же, когда я короную нового императора. Нового повелителя нашей великой страны.

Один миг упустил советник, чтоб сказать что-то, и из общей залы первосвященнику ответил гром приветственных криков. Люди слышали.

— Император вряд ли будет избран советом завтра, — холодно ответил Лео, и в голосе его послышался звон стали. — Поэтому вряд ли возможно будет провести завтра коронацию. Придется отложить.

— Будет так, как пожелает Бог, — ответил ему Эдвард Рено Ондвельф де Навага, чей голос, оказывается, тоже мог звучать металлом. — Завтра я приглашаю вас, Лео Тайрвин, и всех вас, господа, сюда же к полудню. Да свершится воля Господня, и да будет так, как пожелает Он.

И сделав обеими руками благословляющий жест, он развернулся и ушел в глубь внутренних помещений. Метя мрамор пола полами пышных тог, за ним последовали все восемь младших Магистров. Советник проводил эту процессию полным ярости и бессилия взглядом.

— Тебе не следует волноваться, — произнес, появившись рядом, Эрно.

— Не стоит? Разве то, что он сказал, не означает, что он собирается всеми силами отстаивать свое право делать выбор? — громко прошептал Лео, впервые в жизни потеряв самообладание.