Гидеон. В плену у времени

Инспектора заинтересовало еще коечто, возможно, связанное с этим вором. Он видел кадры, сделанные камерой слежения, в которых безумный всадник наделал вмятин на крышах двадцати черных кэбов на Оксфордстрит накануне Нового года. Там этот тип был одет в странный костюм. Когда инспектор Уилер увидел, как движется грабитель в ювелирном магазине, до него дошло, что два этих человека могут быть одной и той же персоной. Этот человек вел себя както особенно. У него были весьма экономные, даже скованные движения, будто чтото не в порядке с шеей. Прохожие на Оксфордстрит вспоминали, что у всадника был длинный, до самой шеи, шрам на лице. Человек был темноволосым, на лицо падала тень от большой шляпы, и все же три свидетеля независимо друг от друга утверждали, что видели шрам.

Инспектор, разумеется, не должен был заниматься этим грабежом и с неохотой отозвался на просьбу начальства поучаствовать в деле хотя бы несколько ближайших дней. Он попросил отрядить шестерых офицеров, одетых в штатское, которые будут тайно патрулировать полдюжины ювелирных магазинов в центре Лондона. Заметив человека со шрамом и странным повреждением шеи, они должны арестовать его по подозрению в грабеже и сразу же информировать об этом инспектора.

Сегодня в пять часов дня, спустя менее двадцати четырех часов после начала операции, один из этих офицеров задержал человека со шрамом у ювелирного в Найтсбридже и позвонил инспектору из полицейского фургона, по дороге в Кенсингтонский полицейский участок.

– Вы должны увидеть его, сэр, – сказал офицер. – Он или безумный, или дурак. Он подошел прямо к камере и постучал по ней ногтем. Черным ногтем…

Инспектор Уилер распорядился на ночь поместить подозреваемого в камеру и сказал, что утром приедет допросить его.

Инспектор Уилер забрал свой обед из ресторана и по пути домой купил пару бутылок пива. Когда он уже стоял у двери в дом, покачивая пакетом с обедом, бутылками и ключами, его так испугал мужской голос, что он чуть не выронил пиво.

– Могу я чтонибудь подержать, сэр?

– Сержант Чадвик! Вы хотите довести меня до сердечного приступа?

– Извините, сэр. Я хотел лично сообщить вам новости.

– Какие новости?

– Парень со шрамом. Он снова исчез. Дверцы фургончика были заперты. Они застряли в пробке у ГайдПаркКорнер, и вот только что он был там, а в следующую минуту испарился… Они не понимают, как он вышел.

– Они его потеряли?!

– Боюсь, что так, сэр. Они называют его Новый Гудини.

Инспектор сунул пакет с китайской пищей сержанту Чадвику:

– Возьмите. У меня пропал аппетит.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Питер заново узнает отца

Метания доктора Пирретти

Всю ночь, впервые за двадцать девять лет проведенную под одной крышей с отцом, Питер не мог заснуть. Он принял решение не открываться отцу и Кэйт, но антигравитационная машина сломана. И это обстоятельство посеяло в его воспаленном мозгу новые зерна сомнения. Надо ли теперь сказать отцу и Кэйт, кто он такой? Питер слышал каждый час, который отбивали часы. На рассвете так и не заснувший Питер сбросил одеяло и встал. Отодвинув тяжелую занавеску, он стал наблюдать за полоской рассвета над ЛинкольнИннФилдс. За многие годы он полюбил этот вид. За тщательно ухоженным зеленым квадратом сквера с кустарниками и усыпанными гравием прямыми дорожками стояла широкая полоса старых деревьев. За ними вздымались шпили церквей, пятнадцать или двадцать, и все они казались карликами по сравнению с величественным собором Святого Павла. Внезапно в облаках образовался прорыв, и солнечный свет изза громадного купола пронзил утреннее небо. Питер почувствовал непреодолимое желание разбудить отца и поделиться с ним этой красотой. Питер гордился веком, который его принял, он рассказал бы отцу о поразительных вещах, которые он видел. Теперь он был человеком этого мира, уважаемым, хорошо образованным, самостоятельным и богатым; ему хотелось, чтобы отец одобрил того человека, которым он стал… Питер изо всех сил затряс головой.

– Нет, хватит! – громко сказал он и потом более нежно, будто это говорит маленький ребенок: – Хваатит!

Питер теперь был одного возраста с отцом. В глазах окружающих они – ровесники. Он должен сопротивляться желанию получить признание отца. Это недостойно джентльмена его уровня и при его положении в жизни.

Питер быстро оделся, на минуту задержался в холле, чтобы снять с крючка тяжелый железный ключ с надписью «Попечительство ЛинкольнИннФилдс» и выскользнул из дома в холодный утренний воздух.

Старый сторож на пути домой после долгой и небогатой событиями ночи прикоснулся к шляпе, приветствуя Питера, и завернул за сквер, двигаясь, как уставшее ночное животное. Питер отпер железные ворота, ведущие в его личный сад в центре сквера. Самим сквером могли пользоваться лишь жители ЛинкольнИннФилдс, это была их привилегия. Ворота со скрипом отворились и закрылись, и в тишине рассвета этот скрип прозвучал преувеличенно громко. Питер направился к лавочке, где он всегда сидел, когда чувствовал потребность поразмышлять.