Гиперион

Кое-что должна я сказать тебе о детях. Ты уже знаешь, что с тех пор, как ты их больше не воспитываешь и не влияешь на них, они многое потеряли в моих глазах и я уже не возлагаю на них таких больших надежд. Мне очень трудно противостоять всем кривотолкам, которым они предоставлены, и иногда мне приходится отступаться. Тогда я полагаюсь на их незамутненный разум, который сам выведет их из всех заблуждений, в кои они могут впасть. Еще я часто думаю, что если их нравственное воспитание будет слишком утонченным, они не смогут чувствовать себя в мире как в своей стихии, воспитание в нашей среде должно быть несколько более практическим. В Анри меня всего более беспокоит то, что он, почувствовав сейчас свободу, охотно изображает хозяина, постоянно дерзит, проявляет пристрастие ко всяким чувственным удовольствиям, а в занятиях ленив и небрежен, его нужно непрерывно понукать, и кажется, всякое честолюбие его оставило. Я хотела бы — для его же блага — отослать его куда-нибудь, здешняя почва ему не подходит, потому что здесь все ему прислуживают и угождают, и он слишком слабо прислушивается к истине, высказанной ему в мягкой форме. Я хотела бы знать твое мнение на этот счет. —

Обе девочки тоже как-то погрубели, но они все-таки добрые дети; я возлагаю надежды на маленькую Мале, потому что при ее воспитании мы сможем учесть ошибки, допущенные нами в прошлом. Но я опять должна упрекнуть себя — за то, что даю такую пищу своему пристрастию. Она в самом деле сердечное и очаровательное дитя, уже две недели, как она снова бегает, и это радует меня несказанно. А еще к нам поступил господин Хедерман — ужасно утомительный набожный пустомеля; у меня недостало терпения слушать его в течение четверти часа. Таланты их, возможно, и разовьются, но вот за воспитание характера, за их внутреннее достоинство я часто опасаюсь. Мое противовлияние на них вряд ли было бы достаточно сильным, даже если бы я сама знала, что для них лучше, но и это само по себе стало для меня почти невозможным.

Ну а теперь еще о том, как я думаю проводить свое время. Этой зимой, наверное, было неплохо, что я не была одна, потому что теперь часто бывают дни, когда я совсем теряю равновесие, при одной только мысли о тебе из глаз моих потоками льются слезы, я делаю страшное усилие над собой и ищу общества, чтобы держаться. Целую зиму я прожила в каком-то тумане, сама себе в тягость, но теперь все должно быть иначе. Ни одной серьезной книги я не могла прочитать, голова почти постоянно была будто усталая. Хочу еще попытаться вновь заняться музыкой, а настанет весна — с ней придут приятные хлопоты в саду (к которому мне надо будет снова привыкать), и твой милый «Гиперион» поднимет мой дух, как я его жду! — А еще ты обещал мне несколько рецептов

! Ты сдержишь слово? — Ты просил меня изложить некоторые мои идеи в четкой словесной форме. Милый! Все мои мысли принадлежат тебе одному[362]. Мой дух, моя душа отражаются в тебе, и ты передаешь все, что возможно передать, в такой прекрасной форме, в какой я никогда не смогла бы это сделать, и удовольствие, когда я думаю о том одобрении, которое непременно вызовет у людей твой труд, для меня значит неизмеримо больше, чем удовлетворение собственного честолюбия.

№ 6. Вторник, 12-го марта 1799

Твое милое письмо и высказанное тобой желание навели меня вчера на мысль тоже писать для тебя нечто вроде журнала; если бы только что-нибудь из этого вышло! Но мне так часто мешают, а когда я делаю это тайком, я все время испытываю некоторый страх, и этот страх мешает мне найти нужные слова, так часто прерывается ход моей мысли, и я легко сбиваюсь. Но все-таки я попробую, используя каждую свободную минуту. Только, пожалуйста, не требуй от меня связности.

Вчера, когда ты ушел, радость и горе, смешавшись, разом нахлынули на меня и сердце мое сжалось в мрачном предчувствии: я тотчас же взяла твое письмо, но видела лишь слова, сердце бешено билось, и я не понимала их смысла, мне пришлось отложить его в ожидании более спокойной минуты. Я вышла на воздух, чтобы прийти в себя. После полудня солнце так приветливо заглянуло ко мне в комнату, так ласково, будто говорило мне: успокойся, и я почувствовала, что во мне достанет сил прочесть твое письмо слово за словом, я отослала детей в сад, а сама осталась с тобой наедине. Это был счастливый час! — Мое благодарное сердце больше не жаловалось на слезы, исторгнутые из моих глаз твоим письмом. Я слышала в себе только слова: Он жив! Он рядом! Он верен мне! Какой сегодня счастливый день! — —