Гиперион

Как трудно вновь писать после столь долгого молчания! И все же меня никогда не покидало чувство, что, только написав тебе, я обретаю покой и умиротворение. И как мучительно бывает иногда провести бессмысленно целый день и не найти для письма минуты тишины. Если бы небеса даровали мне исполнение лишь одного желания, в моем нынешнем положении я попросила бы только на каждый день один-единственный час для меня самой, который я от всего сердца хотела бы посвятить тебе, мой дорогой. Ты не поверишь, как тяжко оставаться все время взаперти с полным бременем своего чувства и не быть в состоянии даже доверить его перу. Так проблуждала я неприкаянно до сего дня, а столько надо было сказать тебе! Я должна рассказать тебе, как я тебя видела последний раз! В то утро я была в нерешительности, спуститься ли мне к тебе без письма или лучше оставить тебя в заблуждении, будто мы еще не вернулись, и ждать тебя в следующий четверг. Я была утомлена до изнеможения и боялась, что мой вид обеспокоит тебя, но, с другой стороны, я опасалась, что ты мог где-нибудь услышать о нашем возвращении и тогда мое отсутствие было бы для тебя необъяснимым. Поэтому я рискнула. Увы! Как описать тебе то чувство, которое охватило меня вечером и которому нет названия? Мне показалось, что я вижу в аллее твою фигуру. Был ли это ты в самом деле? — Или нет? — Я была не одна, со мной были З[ёммеринги]. Я стояла точно громом пораженная, меня бросало в жар и в холод, мои друзья вскоре заметили, что мне желательно остаться одной, и удалились. Я подумала, что это действительно ты, что какой-то страх гонит тебя ко мне, ты должен видеть меня. Я подошла к окну и стала всматриваться; и опять обманулась, видя, как ты прислонился к стволу дерева и выглядываешь из-за него; я узнала игру воображения и убедила себя, что и перед этим было то же самое. Сердце защемило от боли, будто кто-то схватил его холодной рукой, грозя раздавить, моя мысль окаменела, мне казалось, что вот я хочу обнять тебя, а ты становишься тенью; и этой милой тени мне было бы довольно для утешения, но, когда мой дух устремился к ней, она тоже исчезла, и осталось, если бы это можно было помыслить, — Ничто.

Мне нужно было освободиться от этой глухой боли, и из глубины моего существа вырвался стон и жалобный вопль и хлынул поток слез, которые долго удерживались, и я их никак не могла остановить. И с тех пор меня не оставляет эта странная тоска, как будто в сердце твоем затаилось какое-то зло на меня, и я только об этом и думаю. На воспоминание о моем путешествии словно накинут темный флер, и мне будет стоить труда написать тебе немного об этом. Боже мой! Не являйся мне больше так никогда! О! Никогда не сомневайся в моей любви! — — Только тебе! Тебе одному вечно будет она принадлежать! — —

10-го [августа 1799]

Я так предавалась своей тоске, что не заметила, как ко мне вошли, и дала застать себя врасплох. Я сослалась на внезапное одиночество после длительного приятного рассеяния и на отъезд моих родных. Но мое тяжелое настроение слишком живо говорило о другом и выдавало другие причины, и через несколько дней, поскольку печаль моя не проходила, дело дошло до более определенного объяснения. Здесь еще больше укрепилось мнение, что известные отношения продолжаются и они-то и послужили главным поводом. Мне стоило большого труда держаться истины, насколько возможно. Между тем, я узнала, что и твой первый визит в доме не остался незамеченным; я признала это, но добавила, что здесь

в доме ты больше не был. И что я, разумеется, никогда не сделаю ничего такого, что нанесло бы вред мне и всему остальному. Все прошло очень спокойно и не повлекло за собой никаких дурных последствий. Но теперь я должна тебе признаться, что будущее пугает меня. Я не нахожу выхода и без тебя не могу ничего решить. Сможем ли мы в будущем, когда я опять перееду в город, жить, ничего не зная друг о друге? — — Если я принесу эту жертву, смогу ли я когда-нибудь быть спокойна за тебя? Не истерзает ли меня тысячекратно игра больного воображения, так же как и прочие беспокойства? — И не будет ли на мне, даже если я ничего не буду делать, покоиться все то же подозрение, и мне из-за этого придется страдать, не получая ничего в награду?