«Лаваль не собирался связывать Францию какими-либо точно сформулированными обязательствами, на которых Советы имеют обыкновение настаивать. И все же он добился того, что 15 мая (1935) было опубликовано заявление Сталина — одобрение политики национальной обороны Франции, с целью поддержания на определенном уровне ее вооруженных сил. Как фактор европейской безопасности, Франко- Советский пакт... имел ограниченное значение. Франция не достигла с Россией настоящего союза. К тому же на обратном пути Лаваль остановился в Кракове. Там на похоронах маршала Пилсудского он встретил Геринга, с которым сердечно беседовал. Высказывания Лаваля, выражавшие недоверие и неприязнь к Советам, через немецкие каналы были своевременно доведены до сведения Москвы...»
(2
)Второй раз, когда СССР предстает (в черчиллевской «Истории...») действующим лицом, и теперь даже одним из лидеров Европы, — это война в Испании. Советский Союз настолько смело и действенно противостоит там Германии и Италии, что вслед за ним впервые делает несколько решительных шагов и Франция, рискнув предоставить авиацию испанским республиканцам. Но Англия провозглашает нейтралитет и тут же, в том числе и устами Черчилля, окрикивает Францию, впервые пытающуюся бороться с фашизмом.
(3)
Чехословакия. Теперь проявления роли СССР пойдут по нарастающей. СССР пробует объединить Европу и спасти Чехословакию. 18 марта мы предложили созвать конференцию по
Теперь Черчилль — яростный сторонник присоединения Англии к этому (
«План «Великого союза», как его называет сэр Уинстон, приходил мне в голову... мы предлагали этот план на рассмотрение начальников штабов и экспертов министерства иностранных дел. Это очень привлекательная идея, можно много чего сказать в ее защиту, пока не подойдешь к ней с точки зрения ее практической осуществимости. Достаточно только взглянуть на карту, чтобы увидеть, что Франция и мы ничего не можем сделать для спасения Чехословакии от вторжения немцев. Поэтому я отказался от любой идеи предоставления гарантий Чехословакии или Франции в связи с ее обязательствами перед этой страной».
Читатель! Вот к этому фрагменту (черчиллевской «Истории...») нужно хорошенько приглядеться, чтобы понять, до каких пределов идиотизма, дуракаваляния можно дойти (и заодно довести всю Европу!), сохраняя при этом вполне выдержанный дипломатический тон. Ведь это только с виду — нормальные рассуждения нормального премьер-министра нормальной страны. Но вдумайтесь, и какой же фактически получается театр абсурда.
«Прекрасное предложение. Изучали. Обсуждали с начальниками штабов, а потом, как нечаянно глянули на карту Европы... Ба! Да это, оказывается, невозможно...»
И Черчилль тоже не скрывает сарказма:
«Начальникам штабов и экспертам министерства иностранных дел, конечно, не пришлось сильно напрягать свой интеллект, чтобы сказать премьер-министру, что
Но главное, по-моему, в том признании Чемберлена, зафиксированном Черчиллем, — это дата. Еще
СССР пытается через Англию и Францию, через Лигу Наций добиться согласия Польши или хотя бы Румынии (это уже порядочный крюк) разрешения на «военный транзит».
(4)
Ну и, наконец, «жаркое лето 1939 года», окончившееся знаменитым пактом Молотова—Риббентропа и войной.