Главный финансист Третьего рейха. Признания старого лиса. 1923-1948

Вскоре я узнал, в чем дело. Меня ожидали новые тревоги и новые напасти.

Некоторые земельные министры, тогда занимавшие свои посты, публично выразили свое возмущение в связи с оправданием меня Нюрнбергским трибуналом. Во главе их выступил социал-демократ, баварский министр доктор Хегнер, который присутствовал как свидетель при казни приговоренных к смерти.

Баварское правительство заявило в печати и по радио, что немедленно арестует меня, как только я покину Нюрнбергскую тюрьму. Теперь мне было суждено предстать перед немецким судом по денацификации.

Я сообщил полковнику Эндрюсу, что желаю ехать в британскую зону оккупации. Хотя Международный военный трибунал постановил освободить меня немедленно, полковник потребовал, чтобы я сначала получил разрешение на въезд в эту зону. Меня попросили добровольно остаться в тюрьме, пока это разрешение не будет у меня на руках. Я согласился, поскольку мне угрожал со стороны доктора Хегнера арест, как только я выйду на свободу в Нюрнберге. Просьба на разрешение, адресованная главнокомандующему британской зоны, осталась без ответа. Чтобы подстраховаться, Эндрюс передал мне на подпись ходатайство, в котором я заявил, что остаюсь в тюрьме по собственной воле. Я подписал его.

Через три дня, однако, мне надоела эта каверза, и я потребовал немедленного освобождения.

Наконец в полночь меня посадили в фургон доставки и повезли в дом, где останавливалась моя жена, когда проживала в Нюрнберге. Как только я собирался войти в дом, два баварских полицейских, стоявшие у двери, объявили, что я арестован и мне запрещено покидать дом. Моя свобода длилась недолго — от американского фургона до входной двери.

Около двух часов ночи прибыл Шталь, начальник полиции Нюрнберга, и сообщил, что я должен немедленно проследовать с ним в ближайший полицейский участок. Мне ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Там начальник полиции отдал приказ, чтобы меня препроводили в тюрьму. Теперь, однако, я начал так скандалить и угрожать всем причастным к аресту, что господин Шталь был вынужден снова связаться с американцами. Через полтора часа меня снова отвезли в дом, где проживала моя жена, оставив там под наблюдением.

Затем дело приняло новый оборот. На следующее утро чиновник баварского министерства сообщил мне в присутствии моего адвоката Дикса, что правительство Баварии согласилось разрешить мне свободу передвижения по всей Германии при условии, что я буду являться время от времени в полицию и уведомлять ее о смене адреса. В связи с этим был составлен протокол.

Благодаря этому отрадному документу я смог на следующее утро сообщить американскому коменданту и начальнику полиции Нюрнберга, что намерен покинуть их негостеприимную Баварию и поселиться с женой в Зеппензене, сделав по пути короткую остановку, чтобы нанести кратковременный визит своему другу Ройшу в Вюртемберге.

Проезд через Вюртемберг, как выяснилось позже, был моей большой ошибкой. Вюртембергцы, с которыми я не имел каких-либо дел, оказались даже более нелюбезными и негостеприимными, чем баварцы. Фактически все, прочитавшие последующие страницы, получат живую картину германской действительности времени «короля-солнца», когда каждый мелкий князек делал в своем владении все, что хотел. В моем случае мелким князьком Вюртемберга был Рейнгольд Майер, премьер-министр «мелкого государства».

Мы заранее отправили детей и няню, а сами поехали в наемной машине. Приехали в дом моего друга и уже пили кофе с ним и его дочерью, когда неожиданно вломились представители штутгартской полиции. Несмотря на все протесты, несмотря на баварский пропуск, они арестовали меня и в тот же вечер доставили в штутгартскую тюрьму под стражей.

Все протесты на следующий день были бесполезны. Несмотря на то что разбирательство по вопросу моей денацификации уже началось в Нюрнберге и что с точки зрения закона о денацификации мне нельзя было что-либо предъявить в Вюртемберге, я был взят под стражу и против меня инициировали новое разбирательство. После продолжительного периода подготовки в конце апреля 1947 года суд состоялся и продолжался почти двадцать дней. Хотя вся моя биография и антигитлеровская деятельность были представлены во всех подробностях, суд умудрился осудить меня как «архипреступника» на восемь лет каторжных работ.