Главный финансист Третьего рейха. Признания старого лиса. 1923-1948

Однажды в период этих беспорядков, когда судьба Германии висела на волоске, я стоял у окна в отеле «Кайзерхоф» и наблюдал, как разворачиваются колонны социал-демократических профсоюзов, призванные Эбертом удерживать Вильгельмштрассе против спартаковских демонстрантов одной лишь своей численностью. Могучий человеческий поток вливался на Вильгельмштрассе — поток рабочих, художников, простых граждан, каждый из которых и все вместе поддерживали профсоюзы и политику Эберта по установлению закона и порядка.

Спартаковские массы разом устремились из Моренштрассе, надвигались под прямыми углами на сторонников профсоюзов, сблизились с ними и остановились. Последовали взаимные обвинения, затем драка. Неожиданно со стороны спартаковцев полетел какой-то предмет и упал среди сторонников профсоюзов. До меня донесся глухой звук взрыва, и я понял, что взорвалась ручная граната. За этим сразу же последовало отрезвление. Спартаковцы отступили, их оппоненты собрались группами вокруг одного из своих сторонников, который лежал на земле убитым. Осколки ручной гранаты поразили живот жертвы. Безвестной жертвы, единственного представителя армии мужчин и женщин, которые по зову своего партийного лидера вышли из своих арендованных жилищ для сохранения порядка и достоинства.

На этой смерти проблемы не кончились. Революция в марте 1919 года только в одном Берлине привела к гибели 1200 человек. Решение социалистического большинства править Германией при помощи парламента, а не диктатуры консолидировало в то время наше положение как западной державы, но ценой ожесточенной борьбы и кровопролития по всей стране.

Понесший поражение в войне и жертвы во внутренней борьбе, немецкий народ сражался в 1919 году в одиночку. Это сражение с того времени выросло в мировую проблему первостепенной важности и нанесло серьезный удар по большевизму.

Эти усилия послужили на пользу не только самим немцам, но также полякам, чехам, финнам, эстонцам, латышам, венграм, румынам и болгарам. Волевая, трудолюбивая, более приверженная порядку, чем большинство других стран, Германия обрела собственное спокойствие в мире лишь для того, чтобы возникла новая угроза, теперь не с Востока, но с Запада, — угроза в виде требований репараций со стороны бывших врагов.

У меня лично был очень ранний опыт знакомства с репарациями — задолго до того времени, когда я официально добивался их отмены. Но, прежде чем углубиться в эту проблему, объясню сначала, как налагались на нашу страну эти репарации и почему в них не было никакого здравого смысла.

С этой целью я должен попросить своих читателей взглянуть на войну не с привычной позиции, с точки зрения солдата, но с позиции делового человека.

Любая современная война начинается боевыми средствами, которые имеются в наличии, и заканчивается оружием, о котором вначале и не мечтали.

Внешне Первая мировая война началась во многом так же, как война 1870 года, — патриотические песни, ружья, увешанные цветами, военные мундиры светлого цвета и та смесь глубокой и поверхностной веселости, которая охватывает людей перед смертельной опасностью. Оснащение войск было настолько примитивным, что в течение первых месяцев войны французские солдаты (так мне говорили позднее) запихивали связки дров в и без того объемные вещевые мешки, чтобы готовить в военном лагере пищу. Когда в августе 1914 года армии вступили в войну, бой характеризовался еще штыковыми атаками и перестрелкой с близкой дистанции. Через четыре года забастовки и революции среди гражданского населения Великобритании, Франции и Германии показали, что беспрерывный отток национальных экономических ресурсов сам по себе способствовал краху в войне.

Условия в странах обеих враждебных группировок оказались очень схожими. Альберт Баллин надеялся, что война закончится полным политическим фиаско, которое даст деловым людям шанс высказывать, со своей стороны, разумные мнения. Возможно, эта надежда могла бы реализоваться даже в таких условиях, если бы не вмешательство третьей, неевропейской державы в ход войны. Соединенные Штаты сначала использовали свой экономический потенциал, а затем и свои армии в Европе, решив, таким образом, исход войны в пользу стран Антанты.

Я не собираюсь объяснять причины вступления в войну Соединенных Штатов. Факт, однако, состоит в том, что, как я писал позже в своей книге «Конец репараций», поступая таким образом, они приняли на себя политическую ответственность, которую в то время еще не были готовы нести. По-моему, это не беспочвенная критика. Многие американцы осуждали уклонение Америки от политической ответственности после войны гораздо резче, чем я.

Считалось, что война закончилась всеобщим истощением. Карта Европы нуждалась лишь в небольших изменениях. Это общее истощение, эта явная бессмысленность войны техническими средствами могли бы стать хорошим уроком для обеих воевавших сторон. Лучшим, что могло случиться с точки зрения мировой истории, было бы окончание первой войны техническими средствами полным тупиком.