Глаза ребёнка

На скамье оставались двое работяг — выходцы из Азии, а Кэролайн в этот момент занималась неким латиноамериканцем Джозефом Дуарте. Это был честолюбивый бизнесмен лет тридцати с небольшим, который держался высокомерно, словно привык, чтобы последнее слово всегда оставалось за ним, и не проявлял к присутствующим ни малейшей почтительности. В особенности к Кэролайн: возможно, он просто недолюбливал женщин, добившихся высокого положения в обществе, или его мучило подспудное ощущение социальной обиды.

Едва увидев его, Паже сразу поставил на Дуарте крест. Вопросы, которые задавал Джозефу Салинас, были настолько поверхностны, что стало очевидно: последний не хочет афишировать своего желания получить этого человека в качестве присяжного. Паже уже начал раскаиваться в своем решении отклонить кандидатуру Джеймса Ри: если Кэролайн пропустит Дуарте, тот вполне может стать старостой присяжных. Если нет — двенадцатым на скамье присяжных окажется один из двух латиноамериканцев.

— Мистер Дуарте, — приятным голосом произнесла Кэролайн, — вам, должно быть, известно, что мистер Паже человек весьма состоятельный.

— Разумеется, — коротко ответил тот.

— Приходилось ли вам встречаться или иметь дело с людьми, которые, на ваш взгляд, являются более чем обеспеченными?

— Вы хотите сказать — с богатыми людьми? — с презрительной усмешкой проронил Дуарте.

К изумлению Паже, Кэролайн ответила ему улыбкой.

— Пожалуй, «богатые» — подходящее слово.

Теперь и Дуарте позволил себе широко улыбнуться, как будто только что заработал очко.

— Когда-то мне приходилось возить тележку с клюшками для игры в гольф в клубе «Олимпик». Я зарабатывал на учебу. — Тон его стал почти равнодушным. — Там было полно богачей.

— Вы имеете в виду, что видели там много богатых мужчин и все они были белые, — чуть наклонив голову набок, сказала Кэролайн, затем помолчала и сухо добавила: — И конечно, их жен.

Мастерс «прощупывала» его: клуб «Олимпик» давно славился тем, что ограничивал членство представителей национальных меньшинств, женщин же туда и вовсе не допускали. Лицо Дуарте вновь осенила улыбка.

— Я это помню. — По его тону было ясно: он этого не забудет. Паже почувствовал, что в основе характера Дуарте не антипатия к женщинам, а именно болезненное ощущение собственной этнической и классовой неполноценности.

Похоже, Кэролайн подумала о том же.

— Как бы вы охарактеризовали ваши отношения с богатыми людьми в клубе «Олимпик»? — поинтересовалась она.

Дуарте погладил усы и подозрительно посмотрел на Мастерс, словно прикидывая, насколько ему имеет смысл раскрываться.

— Некоторые обращались со мной неплохо, — наконец выдавил он. — Другие же шпыняли меня, как грязную собаку. Так или иначе, я никогда не забывал, что могу приходить туда только в качестве мальчика на побегушках.

Кэролайн понимающе кивала.

— Вы не думаете, — тихо спросила она, — что ваш печальный опыт общения с состоятельными людьми может пагубно отразиться на вашем отношении к данному делу?

Дуарте, словно услышав оскорбление, выпрямился и расправил плечи.

— Нет, — бросил он. — Я сужу людей, исходя из их личных качеств.

Его желание — хоть и невысказанное — противопоставить себя богатым игрокам из своих юношеских воспоминаний не прошло незамеченным.

— Весьма приятно слышать это, — подчеркнуто вежливо сказала Кэролайн. — Возможно, вам будет небезынтересно узнать, что и мистер Паже видит в человеке прежде всего личность. Именно поэтому он и его семья прервали свое членство в клубе «Олимпик». Кроме того, он запрещает служащим своей юридической фирмы посещать клубы, где в какой-либо форме допускается дискриминация.

Салинас вскочил с места.

— Ваша честь, просил бы вас рекомендовать мисс Мастерс воздержаться от непроверенных показаний, касающихся личности ее клиента. Это еще не процесс, и она не может свидетельствовать за него.

Это был ловкий выпад: призывая Кэролайн к порядку, Салинас вместе с тем прозрачно намекал присяжным, что они вправе услышать эти сведения от самого Паже.

— Чего вы боитесь, Виктор? — огрызнулась Кэролайн. — Что присяжные не приговорят Криса к повешению?

Паже знал, что Кэролайн уводит суд в сторону, а это расценивалось как грубое нарушение правил. Судья Джеред Лернер подался вперед и заявил:

— Довольно, мисс Мастерс. Я не потерплю личных оскорблений в этом зале. А замечание мистера Салинаса существенно, вы должны установить степень компетентности мистера Дуарте, а не готовить почву для защиты.

Кэролайн потупила взор; Паже знал, что смирение давалось ей нелегко, особенно учитывая ее опыт работы судьей. Но когда она вновь подняла взгляд на Лернера, то была сама кротость.

— Сожалею, Ваша честь, если мое стремление добиться справедливости в отношении мистера Паже заставило меня преступить правила. — С видом искреннего раскаяния она повернулась к Салинасу. — Прими мои извинения, Виктор.