Глаза ребёнка

— Наконец, — продолжал он свои размышления вслух, — можно пригласить свидетелей, которые подтвердили бы, что у меня непорочная репутация, что я добрый и деликатный человек, неспособный причинить зло ближнему. Но в этом смысле моими главными свидетелями являются Терри и Карло, которых ты уже допрашивала. Более того, тебе удалось навязать присяжным видеозапись моего выступления, где я с пафосом разглагольствую о контроле над огнестрельным оружием. — Кристофер замолчал, затем тихо произнес: — А приглашать других свидетелей, которые заявят во всеуслышание, какой я замечательный малый, значит напоминать присяжным, что сам-то я не способен что-либо сказать в свое оправдание, ведь так?

Кэролайн взяла бокал и, внимательно глядя из-под полуопущенных век на какие-то видимые только ее глазу деления, налила себе вина.

— Как насчет того, чтобы вызвать в качестве свидетеля Маккинли Брукса? — спросила она.

Теперь пришла очередь Паже улыбнуться.

— Кэролайн, ты ведь никогда не рассматривала такую возможность всерьез. Ни единой секунды.

— Почему бы нет?

— Потому что Маккинли выгоднее иметь в качестве зловещей фигуры некоего кукольника, дергающего за ниточки из-за кулис, чем живым свидетелем, который предстанет перед присяжными в виде эдакого дружелюбного политика, к тому же способного вещать тоном оскорбленной добродетели. Ты угрожала ему просто на всякий случай, чтобы заставить его согласиться на сделку. Если это потребовалось бы.

Кэролайн посмотрела на него долгим задумчивым взглядом.

— Итак, если мне удастся завтра сломать эту несчастную, мы с тобой квиты?

— Разумеется, — ответил Паже и не без иронии добавил: — Ты, наверное, уже сочинила свою заключительную речь? «Леди и джентльмены, надо отдать должное гению мистера Салинаса, он действительно все доказал в пользу мистера Паже…»

Кэролайн нахмурилась:

— А что, если я не смогу сломать ее?

— Сможешь, — тихо промолвил Крис. — Я же говорил, что ты лучшая среди лучших.

Паже ехал домой, предчувствуя бессонную ночь. Оставалось надеяться, что хотя бы Кэролайн удастся уснуть.

Квартира встретила его темнотой и подозрительной тишиной. Обычно Крис сразу мог определить, дома ли Карло, по каким-то неуловимым признакам догадываясь, что в данный момент сын сидит за учебником, разговаривает с приятелем или смотрит спортивную хронику. Сейчас дом казался замкнутым безвоздушным пространством, точно вся его жизнь съежилась и притаилась где-то в темном углу.

Паже поднялся по лестнице. Хотя было только половина одиннадцатого, а Карло любил полуночничать, под его дверью не было привычной полоски света.

В растерянности Паже остановился. Когда он уезжал на встречу с Кэролайн, сын показался ему полностью погруженным в себя; он безучастно наблюдал за отцом и даже не поинтересовался, куда тот собирается; похоже, он даже хотел поскорее остаться один. Крис не помнил, чтобы Карло говорил ему, что сам куда-то пойдет этим вечером.

Паже тихонько постучал в дверь.

Никакого ответа не последовало. Тогда осторожно, словно боялся увидеть бездыханное тело, он открыл дверь.

Карло — в майке и джинсах — лежал на кровати. Он встретил Паже взглядом, в котором странным образом сочетались настороженность и полнейшее равнодушие. Едва Крис вошел в комнату, в нос ему ударил стойкий запах марихуаны.

— С каких пор, — произнес он, — ты куришь эту дрянь?

— А ты не курил, что ли? — огрызнулся Карло довольно внятным, но вместе с тем будто существовавшим отдельно от него приглушенным голосом, наподобие эха. — А может, тебя удивляет, что я занимаюсь этим дома?

Перед Паже словно прокручивали фильм о проблемах отцов и детей в послевоенной Америке, в котором в ответ на родительское ханжество ребенок заявляет: «Мама, папа, вы что, возражаете против того, что я живу с Джонни. Или вы просто хотите, чтобы я притворялась, что не сплю с ним?» Паже вдруг ясно понял, что произошло.

Все предельно просто. Отношения родителей и детей-подростков неизбежно проходят испытание на двусмысленность и ложь — большую и маленькую. Детское ощущение собственной зависимости переплетается с затаенным чувством несправедливости. Родительское желание потворствовать своим прихотям и жить своей жизнью исключает доступ в эту жизнь детей. Но самым благополучным семьям, к которым Паже причислял и свою, удается во всей неразберихе отношений установить четкие границы, и нарушать их не позволено никому: это право ребенка на личную жизнь и право родителей устанавливать правила поведения, включая и некоторые табу. Хрупкий баланс сохранится до тех пор, пока одна из сторон — будь то взрослые или дети, ставшие взрослыми, — не поднимет на смех этот житейский принцип и не выбросит прочь как ненужный хлам.

Карло, вполне сознательно, нарушил границу.

— Что ты творишь? — горько спросил Паже.

Подросток лениво пожал плечами.

— У тебя же есть твой «мартини»…

Взгляд был застывший, зрачки расширены.

— Забавно, — ответил Крис. — Но ты меня не понял. Сейчас дело не во мне, а в тебе.

Карло снова пожал плечами.

— В этом нет ничего страшного…

— Но и ничего хорошего тоже. Что ты теперь скажешь насчет баскетбола?