Глаза смерти

Затем участковый принялся за Максима и слово в слово повторил прежние вопросы, только уточнил, нет ли у Максима врагов, которые могли бы ему отомстить – разгромом и нападением на отчима. Максим пожал плечами. Вспомнил и то, как вступился за студента в университетской столовой, и как повздорил с одним из соседей – не дал тому утопить в Клязьме щенят. Вспомнил ещё ворох мелких ссор, конфликтов, но ни о чём не упомянул. Был уверен, что они не имели отношения к случившемуся. Никто из этих людей не отомстил бы вот так…

На следующий день Максим не пошёл в университет. Остался разбирать завалы.

После обеда заехали Дима с Аней – помогли наводить порядок. Собственно, помогала Аня, а Дима больше рассказывал о занятиях, пропущенных Максимом, фотографировал комнаты на шпионскую ручку, вспоминал, как однажды пытались ограбить их квартиру на Соколе – вскрыли один замок, а со вторым не справились. Изредка поднимал какой-нибудь осколок и, хромая без оставленной у дивана трости, относил его в общую кучу мусора. Потом и вовсе сказал, что напишет о случившемся в университетскую газету.

– Граф Хвостов, поэт, любимый небесами, уж пел бессмертными стихами несчастье невских берегов, – процедил Максим, поднимая опрокинутый шкаф. Поставил его на ножки, придвинул к стене и, отдышавшись, добавил: – Самое смешное, нас уже так грабили.

– Серьёзно?

– Лет восемь назад. Мы тогда жили в Ярославле.

– И тоже всё разломали?

– Не знаю. Меня сразу к дедушке увезли. Мне где-то одиннадцать было. Но мебели после этого у нас поубавилось.

– Что-то вам везёт на психопатов.

– Ну да.

Следующей ночью Дима прислал эсэмэску: «Думаешь, это связано с картиной?»

Максим не ответил. В суете последних дней ему удалось спрятаться от вопроса, который исподволь прорывался наружу, крутился, несформулированный, совсем рядом и даже беспокоил во сне – смутными видениями, где появлялись отчим с перебинтованной головой, хмурый реставратор Савельев и улыбчивый Абрамцев, чья улыбка неизменно превращалась в окровавленный оскал.

«Думаешь, это связано с картиной?» – вновь прочитал Максим, словно боялся из-за волнения забыть суть вопроса.

Странности «Особняка на Пречистенке». Исчезновение Абрамцева. Нападение на отчима. Погром в доме. Нежелание мамы привлекать внимание и её просьба нигде не упоминать «Особняк»: ни в репортаже про аукцион, ни в проблемной статье про выявление подделок. Максим разложил перед собой эти разрозненные факты. Не мог связать их воедино.

Зачем кому-то из-за картины, пусть даже необычной и дорогой, похищать людей, врываться в дом, избивать Корноухова? Зачем так рисковать? И как они вообще узнали о доме в Клушино, ведь мама позаботилась, чтобы её имени не было в документах на полотно Берга. Если только… Максим привстал в кровати. Сон, потревоженный Диминым сообщением, окончательно пропал.

Они могли узнать об этом у владельца аукционного дома. Они могли его пытать… Такое предположение показалось безумным, чересчур пугающим, и Максим сделал всё, чтобы от него отказаться.

«Нет. Они бы давно сюда приехали. А приехали только сейчас, когда прошло больше недели. Не могли же они пытать его целую неделю? Глупость. Да и кто они? Кому всё это понадобилось?»

Максим встал с кровати. Понял, что всё равно не уснёт. К тому же лежать на зашитом матрасе было неудобно. Пришлось кусачками срéзать несколько пружин, выбросить часть наполнителя, и матрас стал кочковатым, перекошенным.

Максим разблокировал смартфон. Поискал в интернете новости, связанные с Абрамцевым Дмитрием Ивановичем. Самыми свежими оказались ноябрьские статьи на РИА «Новости» и в «Комсомольской правде», где рассказывалось о назначенном на декабрь крупном аукционе. Никаких заметок об исчезновении.

На сайте аукционного дома «Старый век» всё оставалось таким же будничным. Максим загрузил каталог действующей выставки. Обнаружил, что маминой картины в электронной версии нет.

Сел за стол. Включил свет и принялся листать блокнот, в котором восстановил утерянные записи из реставрационной мастерской. Вспомнил, что «Особняк» хотели выкупить ещё до аукциона. По словам мамы, в этом не было ничего сверхъестественного. Вспомнил, с какой неохотой Савельев отдавал им картину. Тогда это показалось Максиму довольно забавным. Потом он остановился на листке, куда выписал фрагменты из реставрационного паспорта. Увидел размеры «Особняка» и вскочил со стула.

Раньше, до поездки в Петербург, картина, завёрнутая в ткань, лежала здесь, у Максима в комнате. И только здесь вспороли матрас с подушкой, вырвали плинтус, выворотили розетки. Если воры в самом деле искали «Особняк», то как узнали, где он лежит? Об этом было известно только маме и Максиму, больше никому! И зачем им понадобились розетки? Холст – размером 96,5 на 81,5 сантиметра. Почти метр на метр! Такой ни в стену, ни под плинтус не спрячешь. Да и в подушку при всём желании не зашьёшь.