Глаза смерти

Прошло уже пять дней с тех пор, как Корноухов угодил в больницу. Если бы те, кто охотился за «Особняком», планировали схватить самогó Максима или его маму, давно бы сделали это. Наверное, нашли, что искали, в мамином компьютере и успокоились. Хорошо бы так. В любом случае, картина сейчас лежала в Русском музее, и на какое-то время можно было затаиться – подождать новостей от Кристины. Если она доберётся до архива «Старого века», они смогут выйти на след похитителей её отца и сразу передать их имена в полицию. Странно, что в полиции сами этого не сделали.

Максим успокоил себя решением поговорить с мамой уже после того, как Погосян пришлёт результаты исследования. Рассчитывал, что Корноухов его поддержит – вместе они отговорят маму забирать картину. Наверняка была какая-то возможность продать её там, в Петербурге.

Главное, не торопиться.

Перед сном Максим ещё раз набрал Диму. Тот наконец ответил. Сказал, что не заметил, как разрядился аккумулятор. Это, в общем-то, было странно, ведь звонки проходили, но Максим не стал уточнять. Только попросил Диму приехать в университет пораньше, минут за тридцать.

– Нужно поговорить.

– О чём?

– Завтра узнаешь.

Глава десятая. Мастерская Корноухова

На правый берег Клязьмы Прасковья, бабушка Корноухова, с небольшой группой поселенцев пришла в холодную осень сорок восьмого года. Они добирались пешком из Рязанской области, несли незамысловатые пожитки, гнали корову и готовились к привычной сельской жизни, не слишком разбирая, что там, в скупых лесах Клязьминского лесничества, происходит.

Прасковья шла беременная и родила на второй месяц после прибытия – в фанерном бараке, куда к тому времени заселилось двадцать других семей. Под наспех сделанную люльку она подкладывала прокалённый на огне кирпич, а после родов дважды тяжело болела и даже была при смерти, но умерла лишь полвека спустя, пережив чуть ли не всех соседей.

Тот барак был первым строением в посёлке, впоследствии названном Менделеево, а бабушке Корноухова и другим поселенцам надлежало обжить места, подготовленные для научно-исследовательского института метрологии. Сама Прасковья не смогла бы толком объяснить, чем заняты учёные института, и только знала, что её руками на землях Льяловского колхоза была построена самая настоящая лаборатория времени – место, где до сих пор хранился эталон времени, а заодно и множество других эталонов, необходимых при создании измерительной техники.

Старший сын Прасковьи тридцать восемь лет работал шофёром при институте, а своему сыну, Паше, определил более заметное положение. Корноухов дважды провалил сопромат, по одному разу теорфизику и инженерную графику, но всё же получил диплом зеленоградского МИЭТа и, отслужив в армии, вернулся в родное Менделеево.

Отработал в институте три года инженером-сметчиком, после чего неожиданно для всех разругался с отцом и уехал в Ярославль, где вместе с двумя сослуживцами занялся торговлей советским антиквариатом – преимущественно мебелью тридцатых и пятидесятых годов. Тогда-то Корноухов и познакомился с отцом Максима. Шустов Сергей, окончивший Строгановку, помогал ему в оценке и реставрации наиболее дорогих экземпляров.

В девяносто пятом маму Корноухова парализовало после инсульта. Приехав на следующий год хоронить бабушку Прасковью, Корноухов заодно помог перевезти маму из менделеевского общежития в Клушино, да так там и остался. Правда, в институт возвращаться не захотел. Продолжал заниматься антиквариатом, ухаживал за мамой и вскоре остался с ней наедине – отец, так и не ужившись с сыном, вернулся в Менделеево.

Тогда-то Корноухов купил свой первый токарный станок со сменными насадками и съёмным очистным блоком. Проводил за ним одинокие вечера. Чувствовал, как стрекот силовой установки, шум шкивов и сладковатый запах политуры накрывают его непроницаемым куполом умиротворения.

Похоронив маму, хотел продать дом, но в итоге остался здесь, в Клушино, ради старенького отца, который к тому времени смирился с занятием сына и даже научился ему помогать, подыскивая заказчиков среди знакомых и дальней родни. Заказ от Дома метролога Корноухов получил как раз благодаря отцу.

Максим сейчас стоял возле верстака и понуро, без показного интереса рассматривал начатое, но ещё далёкое от завершения панно – одно из тех, что должны были украсить стены Дома метролога. Каждое панно рассказывало об отдельном периоде менделеевской истории.

– Там и корова будет, – заметил Корноухов.

– Это которая с твоей бабушкой пришла?

– Да. С неё, считай, начиналась хозяйственная жизнь Менделеево.

– Ну да.

Корноухов неторопливо рассказывал историю посёлка и своих родителей. Единственное, что, кажется, действительно заинтересовало Максима, так это эталон времени.

– Как думаешь, какая у него погрешность?

– Не знаю, – пожал плечами Максим.

– Понятно, что не знаешь. Скажи примерно, как думаешь.

Максим не ответил. Корноухов и сам понимал, что затеял глупую игру. В итоге сказал:

– Одна секунда за полмиллиона лет.