Глаза смерти

Вчера вечером Максим предупредил всех, что поедет в «Изиду». Аня вызвалась его подвезти. Сказала, в среду важных занятий у неё нет. Казалось невероятным, что Шмелёвы, несмотря на всю обеспокоенность, по-прежнему думали о семинарах, зачётах, экзаменах. В итоге Максим решил, что они так до конца и не поняли опасность ситуации.

– А ты? – Аня посмотрела на Максима.

– Что я?

– Ты бы хотел жить в Москве? Кстати, почему ты не переехал в общагу? Дима говорит, у вас многие живут на Михалковской. Из Клушино, наверное, трудно ездить каждый день.

– Я езжу не каждый день.

Больше Максим не добавил ни слова. Не хотел сейчас об этом говорить.

Посмотрел на розовое здание Московской городской думы с его дюжиной колонн – тяжёлых, неуместных на фоне двух- и трёхэтажных фасадов. С печалью подумал, что так и не полюбил Москву. Знал парочку хороших мест, мог при случае порекомендовать кому-нибудь из приезжих неплохой музей или парк, читал об истории улиц и зданий и всё же родным этот город не называл.

Считал Москву лишь наваленными в кучу обрывками разных эпох и стилей, аляповатым уродцем, слепленным из осколков десятка других городов, накрепко стянутым десятиполосными клёпками МКАДа, а теперь и захватившим ближайшее Подмосковье жадными щупальцами метрополитена. В этом городе звучало так много голосов, а своего единого голоса не было. Город, куда приезжали работать. Город, которым привыкли пользоваться. Город, в котором всё временное оказывалось постоянным, а всё вековечное низвергалось слишком легко и безропотно. И как бы ни прятали его уродство под километрами тротуарной плитки, парковых насаждений и горящих в ночи витрин, оно неизменно давало о себе знать.

Максим попросил Аню заехать на Пречистенку. Хотел увидеть особняк, изображённый Бергом, и по возможности заглянуть внутрь. Знал, что особого смысла в этом нет, но, оказавшись рядом, решил не упускать такую возможность.

Припарковались в глубине Барыковского переулка. До особняка прошли пешком и обнаружили, что попасть туда не удастся. В здании обосновалась частная компания, и взглянуть на главный фасад можно было только издалека, через решётку.

Мама уже показывала современную фотографию особняка, и Максим сейчас не удивился, увидев, что тот совсем не похож на особняк с картины Берга. Теперь это было совершенно другое здание с неказистым, заполненным чёрными иномарками двориком, с автоматическими воротами и стоящими на въезде охранниками в чёрных пиджаках. Правый флигель, на углу Пречистенки и Барыковского переулка, оказался вовсе изуродован: в тридцатые годы его перестроили в жилую пятиэтажку. Она, в общем-то, была не такой уж страшной, однако при уцелевшем флигеле со стороны Сеченовского переулка смотрелась неуклюжей опухолью с наростами куцых балконов. От изначального ансамбля, намеченного при Архарове, а затем доведённого до ума при Бибикове, здесь почти ничего не сохранилось.

Нужно было ехать дальше. На самóй Пречистенке ответов не нашлось.

Проехали Волхонку и, в последний момент проскочив светофор Боровицкой площади, оказались на Моховой. Максим с сомнением смотрел на бронзового, вооружённого мечом и крестом Владимира, на серую коробку Ленинки и вечно сутулого, облепленного голубями Достоевского.

Не верилось, что справа, на месте Манежа, когда-то шумел настоящий рынок. Там торговали мхом, деревом, керамикой. У стен Кремля протекала Неглинная. В ней ловили рыбу, а правый берег – тот, где теперь лежал асфальт Моховой и где Аня вела свой салатовый «Дэу Матиз», – был высоким, холмистым. На холмах стояли церкви, терема, каждый из которых был отдельным мирком, а по соседству с моховым рынком виднелись мельницы, тянулись рыхлые полосы овощных грядок. Чуть в стороне, возле Боровицких ворот, шумел Ленивый Торжок со своими возчиками, торговцами, лодочниками.

Обо всём этом не осталось даже памяти. Холмы сровняли, реку спрятали под землю, сковали кирпичными сводами, превратили в грязный сток плесневелого коллектора. Максим с сожалением думал о старой Москве – чаепитной, ленивой и провинциальной. Ту Москву он мог бы в самом деле полюбить и назвать родной.

Наконец добрались до Нового Арбата. В плотной и пёстрой застройке не сразу нашли «Изиду», а когда нашли, увидели, что она ещё более скромная, чем им показалось по фотографиям в интернете.

Небольшой магазинчик с бордовыми панелями на стенах и красными вытоптанными ковровыми дорожками между стеллажей и застеклённых шкафов. Магазинчик был завешан ткаными абажурами, полотнами масляной живописи, киноафишами, иконами в серебряных и деревянных киотах, заставлен антикварными стульями, лампами, всевозможными поделками из камня и страшными механическими куклами. Вся эта древняя рухлядь в целом смотрелась интересно, но Максим не смог бы выделить здесь что-то отдельное, по-настоящему красивое и притягательное. Из покупателей им с Аней встретился лишь один старичок. Он застыл над разворотом спрятанного в витрине фолианта и в своей неподвижности сам казался очередной древностью, привезённой сюда для продажи.