Глаза войны

-«Кто твоя мать?» - расслабленно и лениво, чуть ли не зевая спрашивал Розенталь, всячески демонстрируя мало интересную ему беседу с низшим существом, но я видела, чувствовала, что на самом деле ему не на шутку любопытно.

-«Моя мама до Революции была служанкой и кормящей няней в дворянской семье Артюховых, если эта фамилия вам о чём-то говорит, а там немецкий и французский были не просто в ходу и правилом хорошего тона, знание языков было нормой».

-«Нет, мне не знакома эта фамилия. Откуда знаешь немецкие сказки?

-«Тоже от мамы, она ведь была детской няней. Я знаю много сказок и не только немецких».

-«Как попала на войну?»

-«Я врач. Севастополь, плен».

Он молча кивнул, отвернулся и уходя бросил:

-«За тобой придут…»

Я ещё долго стояла на лагерном плацу, меня била дрожь, на расспросы девочек я не могла ответить ничего вразумительного, я сама мало что понимала. Немцы ведь не удосуживались объяснять, они даже слова для нас - лагерных славян экономили. «За тобой придут». Как это понимать? Кто придёт? Зачем придёт? Можно ли трактовать эту фразу, как то, что разговор не закончен, и он желает его продолжить? А может ему просто, что - то не понравилось и за мной придут, чтобы меня расстрелять? А может, придут и отведут в медблок для того, чтобы препарировать меня на столе как лягушку?

Дни тянулись, никто не приходил. Поначалу я готовилась, я считала, что возможно у меня будет лишь один шанс, его нельзя упустить. Под нарами у меня была самодельная расчёска, специально остро заточенная с одной стороны, её для меня сделали девочки на рабочей смене в лагерном цеху и смогли спрятать от надзирателей.

Прошла почти неделя, я уже не ждала. Пришли за мной неожиданно, днём, в то время, когда мы копали котлован под новый лагерный, пристрой. Разумеется, у меня при себе не было ни расчески, ни чего другого. Хорошо, что не было. Меня обыскали с головы до ног, не церемонились, заставили раздеться до нога, прежде чем провели к Розенталю.

Ни в первый, ни в последующие визиты у меня не было и шанса. Нацистский зверь был очень осторожен, в кабинете в котором проходили наши с ним беседы не было даже намёка на что опасное, никаких ножниц, ножей и колюще режущих предметов, даже графина для воды или вазы, стулья и стол и те вмонтированы в пол. Моей досады не было предела, но с другой стороны я поняла, что даже в такой ситуации, даже в таком состоянии они продолжали нас бояться.