Глобальный капитал. В 2-х тт. Т. 1

Начинать изучение основных положений классической политэкономии, и в частности марксизма, в вопросах, касающихся человека в его социально-экономическом бытии, следует с понимания - проблема Человека марксизмом всегда принципиально рассматривается как междисциплинарная. В ней нет и не может быть какой-либо отдельной экономической, социологической и т.п. теории человека. Плодотворным может быть только абстрагирование из этой целостной теории некоторых аспектов, важных для экономических, социологических и т.п. исследований. Но это абстрагирование должно всякий раз исходить из целостной междисциплинарной теории и возвращаться к нему, соотносясь с ним на всех ступенях исследования.

Важно, что в рамках этой теории понятие Человек неслучайно пишется с большой буквы, ибо его личностное развитие позиционируется как высший критерий прогресса и, соответственно, высшая мера эффективности, позволяющая сравнивать между собой различные общественные (в частности, экономические) системы.

Также в классической политэкономии показывается, что социальноэкономическая природа Человека качественно различна в разных экономических системах. Соответственно, принципиально различны цели и мотивы деятельности, социально-экономические нормы поведения человека и, следовательно, социально-экономическая природа этого актора²⁵⁵.

Следующим ключевым положением с точки зрения классической политэкономии необходимо считать то, что Человек в условиях экономической общественной формации включен в большие социально-экономические структуры (классы, страты и т.п.), которые, в свою очередь, существенно детерминируют тип его экономического поведения, ценности и мотивы, и - главное - социально-экономические интересы.

Соответственно, проблема рациональности не только в классической политэкономии, но и в экономической теории в целом должна стоять не столько как вопрос большей или меньшей рациональности, сколько в качестве проблемы особенного конкретно-исторического типа рациональности. Этот тезис, раскрытый нами в предыдущей части, позволяет сделать вывод, что в экономике существуют качественно различные типы рационального поведения человека, характерные для разных социально-экономических систем и представителей разных социальных страт.

И потому главным для экономической теории является вопрос не столько о том, насколько рационален человек, сколько о том, как он рационален, что и почему он максимизирует/минимизирует: соблюдение личной чести и/или традиций, деньги, творческую деятельность, справедливость и солидарность, благо Родины. И - главное - как и почему он совершает те или иные поступки в своей общественно-исторической практике, как и в какой мере его поведение детерминировано той или иной исторически специфической системой экономических отношений (добуржуазной, капиталистической), как и почему он самоопределяет себя, поддерживая или отвергая эко-социо-гуманитарные реформы, инициируя (поддерживая) или нет революции.

Соответственно, напомним, с точки зрения теории марксизма человек - это не только продукт определенных производительных сил и объективных общественных отношений (прежде всего производственных), но и творец истории²⁵⁶. Это две противоположных и единых в рамках общественной экономической формации ипостаси бытия Человека.

Существенно, что за последние десятилетия в неоклассике и теориях, базирующихся на ее методологии, появились относительно новые разработки в области проблемы человека.

К числу таких «открытий» относятся разработки представителей нового институционализма, обнаруживших, что на процесс принятия решений и выбор индивидов влияют институты. Здесь, что называется, комментарии излишни: это прямое заимствование одного из выводов марксизма. Как мы уже не раз отмечали, представители нашей школы²⁵⁷ столетие назад показали, что, в частности, производственные отношения определяют социальный тип человека, его интересы, ценности и мотивы.

«Перевод» этого тезиса с языка марксизма на язык институционализма и сведение проблемы к описанию форм производственных отношений (без анализа сущности и ее противоречий) - такова была бы «заслуга» данного направления в этом вопросе²⁵⁸, если бы не существенный «нюанс». А «нюанс» этот не случаен и значим: новый институционализм предлагает конкретные разработки, раскрывающие важные для процессов накопления капитала формы отчужденного бытия человека в условиях позднего капитализма. В последнем вопросе новый институционализм действительно преуспел, раскрывая, вслед за Беккером, все новые и новые формы «орыночнивания» человека и его подчинения глобальной гегемонии капитала. Для практики главных акторов рыночной системы (мы скажем жестче и определеннее: буржуазии вообще и номенклатуры глобального капитала, в частности) это, спору нет, весьма важные теоретические результаты, имеющие большие перспективы практического применения.