Глобальный капитал. В 2-х тт. Т. 1

Сама по себе постановка этой проблемы (наиболее типичная для упомянутых выше представителей экс/постмарксистского крыла постмодернистов) весьма ценна, хотя и направлена на борьбу не с системнодиалектическим подходом, а с его злейшим врагом - догматическим формализмом. Впрочем, и диалектическая логика оказывается «не без греха» в рамках этого проблемного поля. Следуя гегелевской традиции развертывания системы категорий на основе восхождения от абстрактного к конкретному, традиционная диалектическая логика всегда неявно подразумевала, что объектом ее исследования является некая единая, обладающая одним системным качеством реальность. Проблематика взаимодействия разнокачественных систем, системы и подсистемы (метасистемы), сетевых и ризомных структур не то чтобы игнорировалась, но лежала на периферии диалектических исследований позапрошлого и прошлого веков. Между тем в последние десятилетия именно эта проблематика неслучайно выходит на первый план. И в этом смысле постмодернистская критика системности указывает на действительно открытое поле исследования. Но она, во-первых, не правомерна в своем полном отрицании системности: исследование обладающих единым системным качеством образований было, есть и будет актуально. Во-вторых, требование признания «овердетерминизма» само по себе малопродуктивно (если не считать продуктивным переход от этого акцента к признанию права жизни только за деконструкцией - ход, типичный для последовательного постмодернизма) и не избавляет ученого, все-таки признающего наличие у теории способности адекватно познать и отобразить закономерности мира, от выработки методологии работы с мультисистемными, сетевыми и т.п. образованиями, все более типичными для нового века.

Третья атака связана с признанием факта эволюции систем во времени и в пространстве. Введение социовременного и социопространст-венного измерения ставит вопрос о границах общественной системы в плоскость пределов ее эволюции, а постановка проблемы пределов эволюции неизбежно вводит параметр развития, включая проблемы генезиса системы, ее эволюции на собственной основе и ее «заката» там и тогда, где и когда она достигает своих пределов. Еще один шаг - и мы поставим проблему смены систем, отмирания «старой» системы и рождения «новой», а вслед за этим - вопрос об источниках этого развития и подойдем вплотную к собственно диалектике.

Впрочем, здесь следует сделать одну оговорку. Диалектика в сознании некоторых ее критиков оказалась тождественна практике «р-р-револю-ционного» отрицания сталиниствующими политиками ХХ века всех компонентов существующего бытия под флагом диалектики, практике репрессий под флагом обострения классовых противоречий и т.п. Для любого профессионала, впрочем, достаточно понятно, что никакой прямой связи между диалектикой и такой практикой нет.

Диалектика действительно видит мир в развитии, видит это развитие как живое противоречие, утверждает, что в своем развитии всякая система приходит к своему завершению. Но суть этого отрицания выражается категорией снятие - отрицание, которое одновременно является наследованием предшествующей системы и развитием ее потенциала. Именно так ставил вопрос еще Гегель. Именно так ставил и ставит вопрос марксизм, когда он говорил и говорит о снятии, а не уничтожении частной собственности (в русский язык неслучайно вкралась «ошибка» переводчика, заменившего одну категорию другой: сталинская модель была ориентирована именно на уничтожение, «зряшное отрицание» предшествующей системы).

Парадоксом в этом смысле выглядит едва ли не совпадение сталинизма и постмодернизма. Адресация последнего к деконструкции и десубъек-тивации симптоматична. Именно этими терминами, на наш взгляд, можно наиболее точно обозначить практику сталинизма, где и когда человеческое бытие подвергалось полной деконструкции и десубъекти-вации. «Деконструкции» - при помощи репрессий. «Десубъективации» -путем насаждения политических механизмов, лишающих индивида реальных гражданских прав, путем подмены человека неким внелич-ностным «актором» всех общественных процессов - Иосифом Сталиным как симулякром социального творчества масс.

В этом смысле мы можем назвать сталинизм «практическим постмодернизмом».

И это предвосхищение постмодернистской методологии сталинской практикой неслучайно: в обоих случаях основой стало реальное вытеснение человека-субъекта некими внешними, абсолютно чуждыми че-ловеку-субъекту силами. В случае сталинизма - тоталитарной политической системой, в случае современной системы как социального основания постмодернизма - тотальной властью рынка и глобальной гегемонией капитала.

Любопытно, конечно, задать вопрос: почему официальной методо-лого-философской доктриной, развивавшейся под эгидой сталинской системы, был «диамат» - крайне примитивизированная версия диалектики и материализма, а не некие новые конструкции, предвосхищающие нынешний постмодернизм? Подробный анализ этой проблемы уведет нас слишком далеко от нашего предмета, поэтому ограничимся лишь двумя соображениями.