Глухая стена

— Роберт Мудин уже при деле, — сказал он. — Велел заехать за ним в шесть утра. Нынче даже еду с собой захватил. Какие-то чудные чаи. И еще более чудные сухарики. Всё с биодинамической фермы, с Борнхольма. И плеер притащил. Дескать, под музыку ему лучше работается. Я глянул на его кассеты, список составил. — Мартинссон достал из кармана листок. — «Мессия» Генделя и «Реквием» Верди. Тебе это о чем-нибудь говорит?

— Да. У Роберта Мудина прекрасный музыкальный вкус.

Валландер рассказал про телефонные разговоры с Нюбергом и с Анн-Бритт. Итак, можно быть вполне уверенными, что Соня Хёкберг ехала в этой машине.

— Так ведь не обязательно в тот последний раз, — заметил Мартинссон.

— Пока будем считать, что именно в тот. Тем более что после Ландаль прямо-таки сломя голову бежал.

— Значит, объявляем в розыск?

— Да. Поговори с прокурором.

Мартинссон поморщился:

— Может, Ханссон поговорит?

— Он еще не приехал.

— Где его носит, черт побери?

— Говорят, в Векшё уехал.

— Зачем?

— В тех краях коротает житьишко папаша Эвы Перссон, алкаш.

— Неужто впрямь так важно опросить его?

Валландер пожал плечами:

— Нет у меня времени выбирать приоритеты.

Мартинссон встал:

— Ладно, я поговорю с Викторссоном. И погляжу, нет ли у нас чего на Ландаля. Только бы серверы заработали.

Валландер остановил его:

— Погоди. Что нам известно об этих группировках? В частности, о так называемых веганистах? И всех прочих.

— По словам Ханссона, это что-то вроде рокерских шаек, только поблагороднее. Они громят лаборатории, где проводят опыты на животных.

— Не очень-то справедливо.

— А кто вообще может обвинить Ханссона в справедливости?

— Все-таки я думал, это совершенно бескровные группировки. Гражданское неповиновение без насилия.

— Зачастую так и есть.

— А как же Фальк?

— Нет никаких доказательств, что его убили. Не забывай.

— Но Соня Хёкберг убита. И Лундберг тоже.

— По сути, это свидетельствует лишь об одном: мы понятия не имеем, что за всем этим стоит.

— Роберт Мудин справится?

— Трудно сказать. Но я, понятно, надеюсь.

— Он по-прежнему твердит, что цифра двадцать очень важна?

— Да. Тут он уверен. Я только наполовину понимаю его объяснения. Но он очень убедителен.

Валландер глянул на свой календарь:

— Сегодня у нас четырнадцатое. Без малого через неделю будет двадцатое.

— Если цифра двадцать обозначает именно эту дату. Мы же не знаем.

Валландер вдруг кое-что вспомнил:

— От «Сюдкрафта» мы ничего больше не слыхали? Они должны были провести внутреннее расследование. Как преступник проник на подстанцию? Почему калитку взломали, а дверь отперли?

— Этим занимается Ханссон. Но «Сюдкрафт» явно относится к этому очень серьезно. Ханссон подозревает, что полетит не одна голова.

— Вопрос в том, достаточно ли серьезно мы сами отнеслись к этому, — задумчиво протянул Валландер. — Как Фальк сумел добыть чертеж? И зачем?

— Сплошной туман, — посетовал Мартинссон. — Разумеется, возможность саботажа исключать никак нельзя. От выпущенных на свободу норок до обесточивания целых регионов шаг-то, пожалуй, невелик. По крайней мере, при известном фанатизме.

Валландер ощутил новый прилив беспокойства:

— Кой-чего я опасаюсь, а именно цифры двадцать. Вдруг она все-таки указывает на двадцатое октября? Что должно случиться в этот день?

— Разделяю твои опасения, — отозвался Мартинссон. — Но, как и ты, теряюсь в догадках.

— Может, стоит потолковать с «Сюдкрафтом»? Пускай хотя бы проверят свою готовность к чрезвычайным ситуациям.

Мартинссон с сомнением кивнул:

— Вообще-то возможен и совсем другой подход. Сперва норки. Потом трансформатор. Что дальше?

Ответа нет.

Мартинссон ушел. А Валландер ближайшие несколько часов разбирал горы документов, скопившиеся на столе. И заодно мысленно искал, не упустил ли чего. Увы, упущений он не нашел, только убедился, что они по-прежнему блуждают в пустоте.