Гнев Гефеста

От сознания своей вины у Веденина снова застлало глаза туманом и противный комок поднялся откуда-то из желудка и закупорил горло. Правда, Веденин чувствовал себя несколько лучше, чем все эти дни после гибели — как только смирился с мыслью, что в любых случаях он виноват, — не по себе становилось только от того, что Арефьева больше нет и не будет, от жалости к нему, к его красавице Дине и маленькой дочурке, оставшейся сиротой…

Собравшиеся ждали минут десять, и никто из них не обмолвился словом, не задал вопроса; сидели и ходили молча, погруженные в невеселые думы.

Наконец дверь отворилась, и капитан Измайлов (он оказался в зале и был там самым младшим по возрасту и званию) пригласил заждавшихся и истомившихся неизвестностью ответчиков заходить.

На сцене по обе стороны экрана висели снимки последнего испытания — самые важные и ответственные моменты, переснятые с киноленты побывавшей в полете кинокамеры: выход катапульты из кабины самолета-лаборатории, включение в работу ракетного ускорителя, стабилизирующего устройства; пролет катапульты над килем самолета; расстрел катапульты и отделение от нее испытателя; начало роспуска спасательного парашюта; несколько снимков снижения испытателя; моменты приводнения; испытатель на плаву с неотстегнутым парашютом; эвакуация его на катер. И еще несколько малозначимых снимков…

Заместитель начальника штаба ВВС пригласил всех подойти к снимкам, еще раз посмотреть их и потом, после информации заместителя председателя комиссии (Гусаров почему-то отсутствовал) о предварительном расследовании причин катастрофы, задать возникшие вопросы, высказать свое мнение.

Еще минут десять ушло на осмотр снимков. Несмотря на то, что увеличение было многократное, рассмотреть лицо Арефьева под стеклом гермошлема не удавалось. И на всех снимках, за исключением того, где Арефьев беспомощно лежал на воде, не было похоже, что с испытателем произошло что-то трагическое.

Когда офицеры и генералы расселись по рядам, заместитель начальника штаба кивнул Петриченкову— начинайте.

Полковник с папкой бумаг вышел на трибуну, поправил на шее галстук и заговорил скорбно, словно не разбор происшествия делал, а выступал около гроба:

— Товарищи! Сегодня мы похоронили талантливого испытателя и замечательного офицера — капитана Арефьева. Четыре дня мы тщательно и скрупулезно изучали материалы и документы, связанные с подготовкой к испытаниям. К чести всего инженерно-испытательского состава, никаких нарушений допущено не было. И все-таки человек погиб. В чем дело? Чтобы картина была более ясная и чтобы не тратить много времени, думаю, прежде всего следует зачитать медицинское заключение.

Спазмы отпустили сердце Веденина, и комок исчез: значит, дело не в катапульте, а, как и подсознательно он предполагал, что-то со здоровьем Арефьева — не выдержало сердце или еще что-то…

Петриченков открыл папку, достал лист и прочитал выразительно, чеканя каждое слово, как приговор сурового судьи:

— Медицинское заключение о причине гибели испытателя парашютов и катапульт капитана Арефьева Игоря Андреевича, занимающегося испытанием средств спасения восемь лет, признанного на всех медицинских комиссиях годным без ограничения к испытательной работе (последнее медицинское заключение дано в канун испытания после профилактического лечения в госпитале остеохондроза). 1 октября сего года при испытании новой системы катапульты «Супер-Фортуна» на скорости, близкой к 2М, на высоте 5000 метров вследствие продольной и радиальной перегрузок произошел компрессионный перелом третьего поясничного позвонка, вызвавший повреждение спинного мозга и паралич конечностей. При оказании первой помощи больного вывести из шокового состояния не удалось, а при транспортировке его на берег между девятью и десятью часами произошла внезапная остановка сердца.

При патологоанатомическом исследовании диагноз полностью подтвердился: вследствие продольного сжатия и радиального скручивания на третьем поясничном позвонке отмечено клиновидное сплющивание; в легких пострадавшего обнаружено незначительное количество морской воды, что дает основание полагать о его шоковом состоянии при приводнении.

Петриченков сделал паузу, положил листок и посмотрел в зал. На его лице не осталось и следа недавней скорби.

Медицинское заключение, прозвучавшее в его устах, ошеломило Веденина: он рассчитывал услышать все что угодно, но только не «вследствие продольной и радиальной перегрузок…». Откуда они это взяли? О какой радиальной перегрузке идет речь, когда при прокручивании киноленты никакого вращения кресла не было?.. Вот почему Измайлов прятал глаза, избегал с ним не только разговоров, но и встреч…

Петриченков прокашлялся, собираясь продолжить доклад, но заместитель начальника штаба остановил его.

— Какие есть вопросы по медицинскому заключению?

Веденин, чувствуя, как заклокотал в груди гнев и по всему телу растекается жар, поднялся.

— Разрешите, товарищ генерал-лейтенант? О какой радиальной перегрузке идет речь? Откуда она взялась и какими фактами подтверждается?