Гнев Перуна

Да и другой князь — задцепровских полян и сиверцев с Подесенья — князь Чернь — не сторонился мудрого Славуты, который теперь был признанным волхвом всех полян. Много князей было у полян. Но никто не мог сравниться с Любом. Одному не хватало мудрости, другому — зрячей души, иному — отваги. Поэтому-то все шли к Славуте. Сухощавый, высокий, с глубокими светлыми очами, волхв Славута казался бессмертным. И слово его было верное, ибо оно было от Перуна, которого чтили и многие другие племена.

Нынче же Славута позвал к себе представителей всех родов. Почему так?

Колеблется на земле тень от дуба. Искрятся живым огнём Перуновы глазища. Всех пробирает дрожь в предчувствии чего-то необычного.

   — Распахните душу, мужи доблестные, раскройте очи, сердцем прислушайтесь к слову богов наших, к воле неба... Прозябают роды славянские в хлопотах земных, будничных. В суете проходят лета человеческие. Не видят будущего своего... Но небо даёт свои знаки. Катится новая беда на племена наши. Мчат непрошеные гости, яко воронье на тризну.

Вздох волной прокатился по притихшей толпе. Что за беда нависла над ними? Живут они тихо, смирно, незлобиво. Множат богатства и род свой. Ни у кого хлеб не отбирают. Чужой нивы не жнут, чужих детей не берут в рабство.

Но речь Славуты — вещая. Слушайте же, слушайте... Справедливо ведь речёт, что миновали времена, когда род и племя могли жить порознь. Когда каждый хотел отдельно себе славу ратную стяжать. Враги сильны единением, и одолеть их можно лишь сообща. Ведь они добыли себе волю вместе, когда перегородили поле копьями и отстояли мир для своих нив и хижин. И вновь Днепр несёт воды славянские в Тёплое море через русские поля...

   — Ведаем о сём, волхве, и уважаем за слово мудрое, — подхватил Чернь, стоящий рядом с Будимиром.

   — Твоей мудрости обязаны, Славута, — кивнул седеющей головой Будимир. И осёкся. Негоже лесть говорить в глаза мудрому.

Но Славута не отозвался на похвалу.

   — Сегодня хочу вам ещё одну правду поведать, — окинул он всех внимательным взглядом, — Боги уже позвали меня к себе. Вещий Перун для меня готовит сейчас свой костёр.

Все с ужасом посмотрели на глубокий жар, который тлел у тяжеловесных каменных стоп Перуна.

   — Не оставляй нас, Славута! — крикнул кто-то в отчаянии.

   — Вечных людей не бывает. И волхвов — тоже.

Глубокая тишина повисла над требищем. Было слышно, как шелестит вверху листвой могучий дуб.

   — На кого же нас оставляешь?

   — Об сём должен вас спросить...

   — Спроси у неба, волхв... Перун пусть подскажет...

Все вновь всколыхнулись.

   — Должны своей волей избрать себе князя, дабы всех нас объединял — все племена и роды.

   — Достойнее тебя мы не видим... — произнёс князь Чернь.

Будимиру показалось, что заднепровский князь желает сейчас напомнить о себе, дабы вече его назвало Полянским князем и князем всех других славянских племён... Но... Будимир — моложе! Не хуже Черня умеет биться. Разве не он, вечевой князь уличей, владычествует в Пересечене? Разве не он крепко держит Роденьскую землю, которую собирается передать сыновьям ясноглазой Купавы, дочери князя Люба? Будимир сделал шаг вперёд. Стал рядом с Чернем. Славута внимательно обвёл обоих взглядом.

   — Кто из вас, дети мои, уступит своё место другому?

Чернь погладил свою седую бороду. Его возраст не позволяет уступить честь младшему.

Будимир расправил широкие плечи. Ведь это он закрывал дорогу Степи! Кто может помериться с ним силой?

И оба замерли в ожидании.

Славута поднял руку.

   — Никто из вас, сыны мои, не пригоден для управления другими. Ибо не умеет прятать в себе собственной гордыни. Думайте, братья...

   — Не знаем, волхве. Веруем твоему слову...

   — Не буду говорить. Ищите мужа среди вас самих. А мне — время уж... Перун зовёт меня...

Славута ступил босыми ногами на требище. Огонь вдруг вспыхнул с новой силой. Огромное белое пламя будто приветствовало его.

Не заметили, как кто-то расстелил под ноги волхву белое полотно. Он шёл по нему, как по белой тропе. Вот уже нога его ступила в самый жар, он раздвинулся, осыпался, белое пламя стало красным, затрещало в его бороде, в волосах... поползло по белой сорочке...

   — В Днепр бросьте мой прах.

А кровавые глазищи идола зловеще светились, будто наливались кровью Славуты.

   — Что стоите! Беда стучится к нам! Хазаре!.. Хан Трухан с ордой катит!.. — послышался откуда-то из-за спин возмущённый возглас.

Все оглянулись. Хазаре? Это те, которые кочуют в прикаспийских степях?

   — Откуда ведаешь, Кий?

Перед ними стоял высокий муж с большими красноватыми ладонями. Волосы его подвязаны узенькой кожаной полоской — как это делали кожемяки. И сам он прибежал с кожемяцкого оселища, которое раскинулось на берегу речки Глыбочицы.

   — Ведите нас, князья! — обратилось вече к Будимиру и Черню. — Хазары на землю нашу пришли. Должны защищаться.

Чернь отступил от Будимира.

   — Пусть он и ведёт. Я стар уже для сечи.

   — А я должен идти к Роденю. Заставы в степь послать, чтобы и уличанские нивы сберечь.

   — Нет, князья дорогие! Будете с нашими дружинами свои рати единить. В одиночку — погибнем! — Молодой кожемяка протискивался к требищу.