Гнев Перуна

Гордята насмешливыми прищуренными глазами оглядел вытянувшиеся лица. Вишь ты, как всем хочется присвоить себе первенство на Русской земле! Готовы даже забыть великое своё прошлое, дабы себя возвеличить. И с какой злобой, с какой возносливостью теперь колют его ненавидящими взглядами! Потому с едким смехом бросил:

   — Нестор молвит, что те варяги были — русы, а не из чужих племён. Как иные назывались норманны, англы альбо готландцы...

   — Не признает Рюриковичей варягами? — вскипел Путята. — Те-те...

   — Варяги — это не народ, это дружины воев. Там были и русы поморские, и другие народы. А Рюрик — слово лужицкое, что значит — «Сокол». И грады, и реки, и озера там часто называли Рюрик — то есть «сокол».

   — Вы слышите? Киевский летописец восстаёт супротив своих законных князей! — вдруг вскипел и Добрыня Ядрейкович. Все века новгородские бояре считали себя выше других, ибо считали, что происходили не от своего, славянского, а от чужого — варяжского — корня. И оказывается, что это совсем не чужой корень, а также славянский... Тогда — какое же превосходство?

   — Воевода, куда глядят твои люди? Что не свяжут рук этому монаху, который сеет ложь и мутит веру в княжескую власть? Не время ли ему предстать пред Всевышним на суде праведном, а? — Святополк снова мял в своих пригоршнях концы накидки.

Гордята растерянно хлопал глазами. Вот как попался — одним допёк, а других — предал. И за что? Задушат книжного черноризца за правду — и никакой пёс не тявкнет. Нужно спасать отца Нестора. Нужно сейчас же бежать к нему...

Гордята тихонько стал пробираться к двери, как вдруг услышал голос дремавшего доселе игумена:

   — Почто, князь, сеешь напрасно гнев свой? Черноризец Нестор своими трудами неусыпными и молитвами защищает твою власть от посягательств иных князей. Он есть твой самый искренний защитник — защищает Словом твоё единодержавное правило. И тебе гордиться надобно таким приверженным тебе мужем. Обдарить бы милостию своей... честью...

Святополк посмотрел в одну сторону, в другую, засопел, замигал мутно-зелёными глазами. Удивлённо, будто ничего перед этим и не приказывал своему верному тысяцкому, поднял свои острые узкие плечи.

   — Я что? Я... приму его. Одарю. И обитель твою не забуду, владыка. Только... зачем же он на Рюриковичей такое...

   — Он ведь не против Рюриковичей. Он — за них. Но он утверждает старейшинство Киевской земли. Ведь она-то существовала ещё до Рюрика! И князья в ней бывали и раньше, до прихода Рюрика... — тяжело отдышался игумен печерский.

   — Э-э, того не бывало! — вдруг грохнул кулаком по столу Добрыня. — Русские князья — все начались от новгородских. Вестимо! — Лицо его порозовело, в глазах блеснули светлые огоньки. Наверное, новгородский боярин нюхом учуял угрозу для честолюбивой и своевольной новгородской вольницы.

Гордята, неожиданно получив поддержку игумена, вновь осмелел.

   — Русские князья пошли от Кия и его рода. Потому новгородцы и ездят к нам просить себе князей из стольного русского града. У нашего первопрестольного просите! — обернулся он в сторону Добрыни.

Святополк вдруг расхохотался. Конечно же у киевских властелинов нужно просить новгородцам себе князя, а не свою волю творить!

   — Вижу, мудр наш книжник Нестор. Потому что правду молвит: Киев—град первопрестольный и отсюда великие князья посылают своих меньших братьев в волости. Путята, слыхал? Вот так и нужно разговаривать со своевольцами, как сей дружинник Василий. Поучись! Русский князь из первопрестольного Киева даёт вам князя по закону русскому — Ярослава.

Добрыня Ядрейкович тяжело поднялся:

   — Благодарим, князь. Но Новгород живёт по своей правде — новогородской. И законы у него свои. Берём Мономашича Мстислава.

Новгородская сольба дружно встала из-за стола, молчаливо и величественно выплыла из гридницы, подметая пол длинными опашенями, подбитыми внизу мехом.

Путята Вышатич виновато скрёб затылок.

   — Ты им о русских поконах и законах. А они — о своей вольнице. Упря-амый народец!..

   — Поток, собирай дружину. Силой посажу в Новгороде Ярослава! — вскипел Святополк.

Тогда подал голос Ратибор:

   — Снова будет братская война. Ты пойдёшь в землю Новгородскую свою волю творить, а твою землю возьмут половцы... Замирись с ними, князь.

   — Замирись! — бросился к Святополку и Поток. Представил только, как снова кочевые орды пожгут его погосты и сёла, приобретённые им под Киевом. Только ведь возродились!.. Дёрнул за руку Путяту, он тоже имел вокруг много земель.

Путята протянул обе руки к Святополку:

   — Клятые поганцы погубят нас!

   — А Мономах? — резко повернулся к нему князь.

Ратибор засмеялся — и ничего не ответил. И Святополк понял: сегодня Мономах отнял у него Новгород, а завтра — отхватит и Киев!

   — На всё Божья воля! — тихо бросил своим думцам, покидая палаты.

   — А ты, братец, меня здорово подкузьмил... этим книжником! — уже миролюбиво басил Путята, обращаясь к Гордяте. — Почему же ушёл от нас? Почему перебежал ко князю переяславскому?

   — Да... так, — отмахнулся от него Гордята.

   — А ты не чуждайся меня. И отца своего, боярина Яна, забыл. Помер ведь он...

Гордята вдруг покраснел.