Гнев пустынной кобры

– Молодец, Алексей Константинович! – хлопнул ладонью по столу командующий. – Весьма резонный вопрос. Отвечайте, генерал-поручик.

– Это исключено, – сказал Черкашин, повернув голову. – Фронт настолько огромен, что человек сейчас как иголка в сене. К тому же мы имели с ним дело под Киевом. Вон аж где!

– Удовлетворил? – задал вопрос командующий Вихляеву.

– Вполне, ваше превосходительство.

– Мы отобрали для экспедиции семь самых лучших пластунов. Один Мишка Плетнев чего стоит. – Черкашин сам залихватски тряхнул седой прядью.

– И чего же они стоят? – спросил Ляхов.

– У Мишки этого есть нож, он его змейкой зовет. Узкий. И впрямь, как змея. Так поговаривают, он его с десяти шагов кидает точно в кольцо, что на пальце носят.

– Интересно. Хотелось бы самому взглянуть на такое. – Ляхов привстал со стула.

– Ужель застроптивится перед генералом! Покажет. Они все на дворе собраны. Извольте посмотреть.

По двору особняка гарцевал на вороном коне сотник Плетнев в лохматой овечьей шапке. Кудри шерсти вились прямо на глазах казака, но не могли спрятать от мира острого, лихого и вместе с тем глубокого блеска. Завидев выходящих офицеров, сотник спрыгнул на землю и взял коня за узду. Оба: всадник и животное – замерли точно вкопанные.

– Говорят, можете ножом в перстень метнуть? – спросил Ляхов.

– Так точно, ваше высокбродь! Как прикажете, на скаку аль по-другому?

– На скаку, с десяти шагов. – Командующий снял с пальца перстень.

– Рад стараться, ваше высокбродь. Только вот попорчу предмет сей.

– А говорят, у тебя нож узкий!

– Узкий-то он, конечно, но и перстенек дорогой! Так что извините, ваше высокбродь. Я чужое имущество портить не собираюся. Разлетится перстенек, как ужо бывалочь.

– Отказываешься? – чуть возвысил голос Ляхов.

– Так точно, ваше высокбродь! Отказываюся, ибо имущество портить не воспитан.

– А если это приказ? – вдруг рявкнул Черкашин.

– Увольте, генерал-поручик! – повернулся к нему Ляхов. – Таких приказов в армии быть не должно. Только просьба или пари!

– Как ваш?.. – Казак наклонился правым ухом вперед.

– Сейчас объясню. Вот если ты на скаку попадешь ножом в этот перстень, то сразу даю тебе погоны подъесаула.

– Это мы что ж, со штаб-ротмистром в одном градусе будем? – заулыбался казак.

– А вдобавок заберешь себе перстень или то, что от него останется. Но и это не все: получишь моего парадного мерина.

– Да ну, ваше высокбродь! – Мишка не верил своим ушам. – Ежли это пари, то от меня что?

– Если проигрываешь ты, то я забираю твоего коня.

– Ну нет, ваше высокбродь, я на живые сучества не играю.

– Значит, приврал, сотник! – выдохнул генерал. – Эх, жаль. Ну да ладно.

– Я врать не воспитан. Давайте на другое. Была б баба, на нее б сыграл. А конь – сучество высокого смыслу. Давайте, – казак повертел головой, – ну хочь вот на мою бурку.

– Годится! – хлопнул в ладоши генерал. – Только на женщин играть даже в мыслях запрещаю.

– А, что с ымя, с энтими жончинами, – махнул рукой Плетнев, – землю на ей не вспашешь. От смерти тоже не спасет! А вот конь – другое дело!

Перстень генерала подвесили к дубовой двери особняка за цепочку от часов генерал-поручика Черкашина – тот хоть и без удовольствия, но одолжил. Мишка Плетнев пустил своего вороного по кругу двора, разгоняя в галоп. Перегнулся несколько раз в седле, придерживая левой рукой папаху. С-счух! Мелькнуло узкое лезвие, впиваясь в вековой, мореный дуб.

– Промазал! – весело крикнул Ляхов. – Цел перстень мой.

– А вы поближе поглядите, ваше высокбродь! – усмехнулся казак.

Лезвие ножа точно вошло в кольцо, но издали казалось, что торчит рядом.

– Ты это как сумел? – сказал Ляхов, подходя к двери.

– А я того… Не сильно, ваше высокбродь. На самый кончик решил насадить. Мне ж потом самому носить, – подмигнул Плетнев.

– Ну, сукин сын, забирай! Адъютант! Погоны подъесаула сюда. Живо.

…Штаб-ротмистра Вихляева привлек разговор пластунов, отдыхавших у поставленной на ребро телеги. Он бесшумно приблизился.

– Моя Евсеюшка ох как любит, шоб я ей крыльца на спине ласкал да целовал. Вот как-то я ее переворачиваю на живот, ласкаю крыльца, а сам на валики ее загляделся. Ух, и валики у ей! Белы, как сахар, бархатны, не натрогаишься. А меж ыми ущельина така темнеет, ажно дух перехватывает. Ну, глядел я так, да не вытерпел и как прям туды… Говорю ей, прости, Евсеюшка, дурака окаянного. Во баба как героическа. Так вот чего я добавлю сюды. Судьба показывает, чья баба крепче любит, тот живым и вертается.

– Отставить! – Штаб-ротмистр перегнулся через ребро телеги. – Фамилия? Звание?

– Хорунжий второго полка Федька Свистунов, ваше высокбродь.

– Хватит свистеть, Свистунов. Выходить строиться! Ваше превосходительство! – обратился к командующему Вихляев. – Сколько у нас времени на сборы?

– Два часа, штаб-ротмистр. К сожалению, больше дать не могу. Чем дальше уйдут отступающие турки, тем сложнее вам будет создавать убедительность легенды.

– Разрешите выполнять?