Гнев пустынной кобры

…А мягкие пуховые сисочки у ей.Мягкие пуховые сисочки у ей, у ей.Жаль, жалко мне, сисочки у ей.Лю́бить ея можно, а целовать нельзя.Лю́бить ея можно, а целовать нельзя, нельзя.

– Свистунов, отставить песню! – привстал в седле Вихляев.

– Да пущай поет, ваше высокбродь. Так и нам зазнобистее становится. Авось каких девок повстречаем? – усмехнулся ехавший следом Плетнев.

– Скоро последний пост. Дальше – нейтральная полоса километров десять, думаю, или около того. А потом турецкие посты. Но их разъезды могут появиться и раньше. Поэтому пора забывать, что мы русские. Свистунов, отставить песню! – тихо повторил штаб-ротмистр. Но песни уже не было…Ишь псинки у яго! Тьфу ты, сам заговорил по-казацки. Что же за сила в них! Перековывают на раз, и дня не прошло!..

Мимо своего поста прошли без единого слова. На нем уже обо всем знали. Далее открывалась чужая земля, от которой сразу потянуло холодком опасности и чем-то другим, щемящим и страшно тоскливым. Колючим до боли в сердце и едковатым до рези в глазах.

Вихляев обернулся к Плетневу и несколько фраз произнес на немецком, проверяя готовность и бдительность группы. Затем на турецком. От второй телеги ответил Зымаев.

Очень скоро набежали вороватые сумерки, и все вокруг стало понемногу пропадать. Сначала с правой стороны исчезла гряда камней и остатки древних эллинских фортификаций, потом море – вместо него тьма, издающая шум… Наша седая, ворчливая мать!.. Всплыли в голове Вихляева строки. Греки когда-то так называли соленую раскинувшуюся гладь. Потом пропала из-под ног сама земля, по которой они двигались. Просто взяла и превратилась в черную неизвестность. Даже копыта лошадей и волов стали невидимыми. Вскоре наступил полный мрак.

– Не могу привыкнуть к черноте южных ночей! – сказал по-немецки Вихляев.

– Йа, йа, – косозубо ответил Плетнев.

– Лучше не отвечайте. – Вихляев потянул повод, уступая место впереди казаку. – Капитан, езжайте первым и светите факелом.

Но Плетнев ничего не понял… Уф-ф. Ребята!.. Штаб-ротмистр показал жестами.

Вспыхнул огонь, озарил на несколько шагов в диаметре. По крайней мере, стало чуть веселее. Двигались наугад еще часа три. Молчали.

Наконец вдали показался подрагивающий мутно-желтый свет, похожий на развесистую, усатую пальму. Послышались отрывистые турецкие команды. Кони под казаками напряженно вскинули головы.

– Кто идет?!

Человека не было видно, но по хрипловатому, чуть с надрывом оттенку Вихляев понял, что голос принадлежит мужчине молодых лет.

– Майор Карл Бекманн! Артиллерийский инструктор 3-й армии. Со мной еще семь человек.

– Сейчас к вам выйдет пехотинец. Поднимите руки и оставайтесь в седлах!

Из темноты вынырнула рука и взяла под узду коня Вихляева.

Группа сделала еще несколько шагов вперед.

– Мелазим-ай-сани Арелан. – Молодой офицер пружинисто приблизился.

– Вы говорите по-немецки? – спросил Вихляев.

– В академии изучал, но вот так еще никогда! – ответил младший лейтенант.

– Есть возможность попрактиковаться. Лучше, если нас не многие будут понимать.

– О, господин майор, здесь нас вообще никто не поймет.

– Ну тем лучше. Можно спешиться? – Вихляев бросил быстрый взгляд на пластунов.

– Да, безусловно. Я считал, что все отступающие части уже прошли. За вами больше нет никого?

– Мы последние!

– У вас достаточно свежие лошади.

– Мы прятались в одном из гротов. Дело в том, что я руководил фортификационными работами и знаю каждый метр в Эрзеруме и окрестностях. Нам удалось укрыться. Сохранили несколько сотен винтовок. Думаю, все это будет нелишним для дальнейшей войны.

– Еще бы, господин майор. Вы знаете, у меня на посту вместе со мной семнадцать человек. У половины клинят ружья. Я вообще не понимаю, зачем мы здесь. Даже получаса не продержимся против русских. Давайте пройдем в мою палатку.

– Вы здесь для того, чтобы отправить вестового в случае приближения неприятеля. – Вихляеву пришлось согнуться в три погибели, чтобы оказаться в гостях у младшего лейтенанта.

– Ваши люди тоже ведь нуждаются в отдыхе. Я распоряжусь.

– Спасибо. – От напряжения у штаб-ротмистра вздулись желваки на скулах… Зымаев. Он поймет по-турецки. В любом случае без его команды никто от обоза не отойдет. Об этом проинструктированы не один раз.

– Кофе?

– Пожалуй. Кавус Озтюрк! – бросил Вихляев Плетневу.

Тот мигом вырос у входа в палатку, поправляя непривычную для него феску и еле заметно морщась на импортные кавалерийские галифе.

– Это чудо, что вам удалось спастись. Да не просто – целый оружейный склад везете.

– Чудес не бывает. Везет только тому, кто сам везет. – Вихляев сделал глоток кофе.

– Господин майор, а вы не могли бы мне оставить хотя бы десяток винтовок?

– Договорились.

– О, спасибо, Карл-ага! Русские наверняка нанесут артиллерийские удары с моря. И разметут наши посты, как щепки. Что делать! Что делать!