Гневное небо Тавриды

Огнем был охвачен самолет Панина. Но продолжал лететь. Он был управляем и не сходил с боевого курса. До цели оставалось не более пятисот метров, экипажи сбрасывали торпеды, сбросили мы...

Сбросил и Панин. И сразу довернул на сверкающий вспышками выстрелов вражеский эсминец...

Нетрудно представить, что чувствовали гитлеровские моряки в эту минуту. Мне показалось, что их огонь разом стих. Может быть, так и было. Все пушки и пулеметы лихорадочно доворачивали на огромный пылающий факел, неотвратимо несшийся на них...

Торпедоносец взорвался в воздухе, не долетев до эсминца ста метров. Мы перескочили через фашистские корабли...

Транспорт водоизмещением около четырех тысяч тонн, атакованный нашей тройкой, разломился на части и скрылся в пучине моря. Но сам я этого не видел. Это мне передали потом. А в те минуты был ослеплен взрывом. Ослеплен и оглушен. Даже не слышал доклада о поражении цели, хоть, несомненно, стрелки доложили.

И весь обратный путь пролетел как во сне. Держал курс, высоту, машинально выполняя команды штурмана. Иногда оглядывался влево, будто не веря в свершившееся, ожидая увидеть там "как припаянную" машину...

Их было четверо: коммунисты Михаил Федорович Панин, Глеб Михайлович Купенко и комсомольцы Петр Леонидович Шибаев и Григорий Фролович Суханов.

Экипаж, обретший свой боевой стиль за неполные пять совместных вылетов...

 

Командир "счастливой девятки"

Этот Ил-4 - единственный в полку - прослужил в нем со дня поступления на вооружение до Победы. А затем, украшенный шестью звездами и двадцатью пятью силуэтами кораблей - символами "личных" побед его в воздухе и на море, - стал на выставке победоносного оружия, организованной в 1945 году в Симферополе, как вечно живой экспонат.

За двадцать восемь месяцев боевой жизни этого самолета на нем было заменено тридцать семь моторов. Менялись узлы, механизмы, приборы, части. Менялась обшивка, лист за листом...

Неизменно бессменным оставался лишь его бортовой номер.

Почти бессменным - его экипаж. Командир - Александр Иванович Жесткое. Штурман - Иван Григорьевич Локтюхин. Воздушный стрелок-радист - Андрей Васильевич Засула. (Впоследствии - Иван Васильевич Чумичев). Воздушный стрелок - Иван Тарасович Атарщиков. Воинские звания? Тоже менялись. Не как моторы, конечно. Пореже, куда. Жесткое - вначале младший лейтенант, к концу войны старший. Локтюхин - сержант, в конце лейтенант. Атарщиков с Чумичевым прибавили на погонах по паре лычек. Засула успел лишь одну.

Так же примерно и с должностями. Командир экипажа - командир звена. Соответственно тоже и штурман. Стрелки - так стрелками и остаются, будь машина хоть во главе полка, разве что еще зорче обязаны глядеть в оба.

Своя логика у войны- Своя, можно сказать, справедливость. Не всегда поднимается вверх тот, кто больше несет. Другой столько возьмет, что и некем его заменить, на его-то месте.

Жестков на своем скромном месте был незаменим всю войну.

Потому что сам себе сотворил это место. А значит, и наилучшим образом соответствовать ему мог.

То есть место такое нашлось бы, пожалуйста, и еще. Лишь бы только еще человек на него нашелся.

Много отличных летчиков довелось мне узнать за войну. Кто-то в чем-то, возможно, бывал и искусней Жесткова. Но безотказнее? Нет, не встречал.

Командир - в идеале - как в зеркале, отражен в экипаже. В летном, в первую очередь, боевом. Если еще и в техническом - это уже идеал идеалов.

Кораблики, звездочки на фюзеляже действующего экспоната - результат, главным образом, первого отражения. Самим же существованием в живом виде экспонат больше обязан второму.

Главным образом, меньше - больше... И еще - с оговорками в адрес судьбы. Но это уж тонкости, речь теперь не об этом.

Техник самолета Григорий Михайлович Гармаш, механик Николай Гаврилович Воротников, моторист Иван Нефедович Хлызов... Вот их безотказные руки сменили на экспонате все эти моторы, числом тридцать семь. И гору приборов. Частей. Механизмов. И чуть ли не все из обшивки дюралевые листы. Меняли, чинили, латали, меняли, опять чинили. С неба встречали машину - не примут в утиль. А через день она снова взлетала - живая и не калека. Та же "девятка" Жесткова, все та, все она.

Вот уж, действительно, птица-феникс! Если бы не родилась легенда бог знает где и когда, то все равно бы родилась на нашем аэродроме.

Однако продолжим о месте. О месте Жесткова в боевой деятельности полка.

Ну вот хотя бы по виду работы. Торпедирование и бомбардировка вражеских кораблей в открытом море и в базах, постановка минных заграждений на морских коммуникациях и речных, штурмовка живой силы и техники в походных колоннах и в боевых порядках, бомбовые удары по железнодорожным узлам, эшелонам, аэродромам, артиллерийским позициям, переправам, мостам, "свободная охота" в качестве бомбардировщика, торпедоносца, штурмовика, воздушная разведка, доставка грузов партизанам, сбрасывание разведчиков в тыл врага... То есть все, что возможно? И несколько больше. Если что и забыто - ну как же, конечно же, и оно!