Гнездо аиста

Еще, правда, областной комитет не собирался, но вопрос о его снятии был решен наверху. Центральный Комитет… Так… Сектантские перегибы при коллективизации — искривление политической линии партии. Говорят, прибудет подкрепление для улучшения политической работы в области. Пришлют сюда людей из Братиславы и из Праги? Гм… Перегибы. А теперь кто-то приедет выправлять линию. Ведь это же полный разгром партии. Хотя в области кое-кто, конечно, потирает руки. Как же иначе. Не-ве-ро-ят-но. Совершенно невероятно. Паршивцы, трусы, но я изворачиваться не стану. Так и знайте. Малая Москва, говорите? А Хаба там уже снова на коне. Кто его знает лучше меня? Уж я бы его отполировал до блеска. А вместо этого сижу и жду, пока они нам всыпят.

— А ты что на это скажешь? — повернулся он к Галушке.

— У меня на этот счет свои инструкции, — ответил тот, пожимая плечами, и обратился к Петричко: — Они еще не выкрасили дом священника или церковь в желтый цвет? Теперь кое-где так делают. Это значит: мы подчиняемся Риму, а не вам.

— И это все, что ты можешь сказать? — спросил Бриндзак Галушку. — Мне не до шуток.

— А ты насчет меня не строй планов, — сказал Галушка. — Ничего такого я делать не стану. У меня свои инструкции.

Он говорил осторожно и мягко, но не пытался скрыть самолюбивого удовлетворения оттого, что может возразить Бриндзаку.

Тут дело в принципе. Не буду я посылать своих людей по деревням, чтобы они сторожили, пасли и доили скот, думал он. И не могу я сажать людей под твою диктовку. У меня из-за этого уже были неприятности. Но теперь все позади.

Не-ве-ро-ят-но. Раньше он не позволял себе так со мной разговаривать, подумал Бриндзак. Я этого не потерплю. Пока я здесь, на этом месте, развязывать руки классовому врагу не позволю.

— Мой тебе совет — хорошенько подумай, — сказал он.

— В Трнавке мы, конечно, расследование проведем, — заверил Галушка.

Его душила ярость. Бриндзак давно уже стоял у него поперек горла. Что уставился на меня? Да иди ты к черту со своей вечной подозрительностью! Подожду, пока придут указания сверху, а пока все как следует проверю. Да. Там, у Петричко, можно кое-что предпринять. Нападение на общественников, насильственный угон кооперативного стада, нападение на местные органы государственной власти, повреждение телефонной связи. Да. Там мы сделаем все, что возможно. В Чичаве мы тогда скот сами снова собрали, а к чему это привело? Сегодня в полдень кооператив там распустили. Вся деревня проголосовала за его роспуск. Единогласно. Черт возьми, а что бы ты там предпринял?

Петричко слышал, как рядом с ним Бриндзак покашливал.

— Но одно ты все-таки сделаешь, — сказал Бриндзак.

— Слушаю тебя, — ответил Галушка.

Гашпар, который все это время внимательно наблюдал за обоими, завертел головой.

— Я пошлю сейчас же эти записи в область, чтобы там знали, что тут делается после этого несчастного выступления Запотоцкого. А ты пошлешь своих ребят, — продолжал Бриндзак. — Пусть разъезжают по району, чтобы их всюду видели.

— Хорошо, — сказал Галушка. — Это можно, это мы сделаем.

Он повернулся на каблуках и вышел. Бриндзак и Петричко посмотрели ему вслед. Гашпар молчал. Павлина вспыхнула от волнения.

Петричко уже понял, что скот они не соберут, и на душе у него стало горько. А ты думал, что на твоей улице праздник. Говорил, что старые порядки в Трнавке приказали долго жить. Ты хотел людей вести под уздцы, как доброго коня, который сам боится взойти на холм, хотя за этим холмом лежит зеленый луг и он мог бы на нем порезвиться. Там растет для этого коня самый лучший овес и есть родник с кристально чистой водой. Но конь дрожит, и спина у него взмокла от страха. И не хватает у него разума, чтобы самому пойти туда. И вполне естественно, что нам пришлось огреть его веревкой и тащить под уздцы. Петричко никак не мог понять, почему этот конь вдруг заартачился. Почему, когда оставалось совсем немного до вершины, до того великолепного луга, он испугался и понес? Ох и глупец же ты! Зачем же ты позволил коню сбросить упряжку?

Губы у него распухли и стали твердыми, левая щека отекла.

— Интересно, чего ты добьешься, если парни из КНБ будут только разъезжать, и ничего больше? Разве это поможет делу?

— Я бы все сделал иначе, — сказал Бриндзак. — Я бы вытравил всех саботажников, как крыс, если бы было можно. Но теперь, оказывается, повсюду полно таких гадин. Что и говорить, дело дрянь. Когда вышла эта злосчастная статья, мы изъяли из продажи все газеты. И приняли меры, чтобы их никто не распространял. Врабел…

Бриндзак посмотрел на Петричко. Нет, тот еще ничего не знает, подумал он. Потом, будто вдруг что-то вспомнив, повернулся к Павлине — она стояла, держа бумаги в руке, — и молча протянул ей ключи.

— Выпей малость, — сказал он Петричко. — Да, поймали вас в ловушку.

Петричко посмотрел на Павлину. У нее так дрожали руки, что, наливая вино, она расплескала его.

Он провел рукой по разбитым губам и тихо сказал:

— Теперь мне ясно — скот нам уже не собрать.

2