Гнездо аиста

— Наверное, уснул, — прошептала мать. Потом до его сознания донесся чужой, но знакомый голос.

— Мне надо посмотреть рану.

Павел приподнял веки и увидел загорелые девичьи ноги в сандалиях.

Он поднял руку и сдвинул с глаз повязку. Перед ним стояла Илона.

— А ну-ка покажи, что там у тебя за рана? — Она наклонилась к Падлу и спяла с его головы полотенце.

— Ничего особенного, — сказал он.

— Погоди, я посмотрю.

Павел протер глаза, он все еще видел Илону словно в тумане.

— Откуда ты взялась? Мне ничего не нужно. Теперь уже не нужно. Теперь все позади. — Павел ухмыльнулся: он смеялся над самим собой.

Илона присела на постель и осторожно, двумя руками взяла его за голову. Ее ладони горели.

У нее уже кончалось дежурство, когда в поликлинику пришел лесник и рассказал, что происходит в Трнавке. Телефонная связь была прервана. Он приехал за врачом для Ивана Матуха, которого отвезли домой. Но врач как раз уехал к больному, и нужно было ждать его возвращения. Когда Илона услышала, что случилось, у нее как будто сердце остановилось. И тут же ее охватила лихорадочная жажда деятельности. Она сунула в свой фельдшерский чемоданчик перевязочный материал и уже через минуту сидела на мотоцикле за спиной лесника.

— Поехали, — сказала она, — доктор приедет вслед за нами, как только вернется.

По дороге она все расспрашивала лесника, а в Трнавке едва удержалась, чтобы не уговорить его сначала заехать сюда, к Копчикам. Иван лежал в постели. Эва не отходила от него. У него были ссадины на груди, но ребра, кажется, были целы. Илона обнаружила два больших кровоподтека — на щиколотке и на левом плече. Она оказала Ивану первую помощь и, схватив чемоданчик, побежала к Павлу.

— Не так уж все плохо, — сказала она с облегчением, осмотрев его рану. — Тебе повезло. Еще немного — и был бы тебе каюк. Скоро приедет доктор к Ивану и зайдет к тебе.

— А что с Иваном? — спросил Павел. Он пытался сесть, но она удержала его, слегка нажав на плечо.

— Лежи. Надеюсь, с ним ничего страшного не случилось, хотя и его здорово отделали. Пока что он даже шевельнуться не может.

Павел выругался.

— Ивану больше всех досталось, — сказала мать и перекрестилась. — Бедная Эва. А этот негодяй Петричко, самый большой грешник и безбожник, удрал. Я слышала, на площади кричали об этом.

Павел не слушал ее… Значит, Иван…

Илона, порывшись в своем чемоданчике, достала бинт, щипчики, пинцет, открыла пузырек с йодом. Павел встрепенулся.

— Какой еще доктор? Не нужен он мне, — сказал он со злостью. — За всю свою жизнь я был у врача только раз, в армии, когда призвали на военную службу. Такого удовольствия я им не доставлю.

Илона посмотрела на него, глаза ее сверкнули, брови взметнулись.

— Замолчи! — прикрикнула она на него. — Я тебе говорю, еще немного — и отправился бы ты на тот свет. Тебя не вырвало?

— Нет, у нас в семье этого не бывает. Мы едой не разбрасываемся.

— Ну, хорошо. А теперь помолчи.

Илона снова склонилась над ним. Он почувствовал, как она осторожно раздвигает слипшиеся от крови волосы над его ухом.

— Нагни голову и потерпи, Павел. Будет немного больно. Края раны надо продезинфицировать. Она неглубокая, но довольно большая. Тебе и в самом деле здорово повезло.

— А ты в этом разбираешься? — спросил он недоверчиво.

— Немного, — сказала она. — А теперь молчи.

Жгучая боль пронзила все его существо. Павел застонал, в глазах потемнело, он покрылся испариной.

— Ну вот и все, — прошептала Илона. — А теперь я положу на рану примочку из ромашки.

Жар во всем теле понемногу ослабевал, только в ране, смазанной йодом, равномерно, как тиканье часов, пульсировала острая боль. В горле у Павла пересохло.

— Дайте глотнуть чего покрепче. Там, в буфете, бутылка. В ней, кажется, немного осталось, — попросил он, глядя на мать.

— И не думай, — сказала Илона твердо. — Нельзя, пока не поправишься. Понял?

— Проклятье, — Во рту у него так пересохло, что он еле двигал языком. — Вроде изжога меня мучит.

— Ничего, остынешь. — Илона улыбнулась. — А пока что говори поменьше или лучше помалкивай. Потом я тебе дам отвар из трав. Сильно болит?

Он сжал губы.

Илона наложила на рану влажную марлю, пропитанную настоем ромашки, и легкими, уверенными движениями забинтовала голову.

Павел посмотрел ей в лицо. Она отвернулась.

— Ну так дашь мне хоть этого отвара попить? — спросил он.

Пока Илона перевязывала Павла, мать заварила в кастрюльке травы и слила отвар в кружку. Комната наполнилась запахом йода и трав. Павел различал запах ромашки, сухих цветов подбела, липы, листьев земляники. Это была любимая смесь, которой мать обычно лечила все болезни. Она несколько раз переливала отвар из одной посудины в другую, чтобы он остыл скорее.

— На, попей.

Павел взял кружку обеими руками и пил, пил, пока ему не стало легче.

Он все старался заглянуть в лицо девушки. На мгновенье их взгляды встретились. Илона отвела глаза, улыбнулась и, дотронувшись кончиками пальцев до повязки, будто поправляя ее, сказала:

— Ну и везучий ты — рана ведь такая, словно тебя цепом огрели. Чья это работа? Дюри?