Гнездо аиста

Отец стоял, понурив голову и опустив руки, на лбу у него выступил пот. Он не поднял глаза и не шелохнулся, даже когда этот молодой пан с прилизанными светлыми волосами набросился на него с кулаками. Хорошо еще, что вмешался лесник и оттащил Горвата.

Когда все ушли, Иожко достал палкой из навозной ямы обломок клыка и прибил его к пустой клетке в крольчатнике, где хранил свои сокровища…

Гойдич вдруг почувствовал жгучую жажду и выпил вина.

— Смотри не пей лишнего, — наклонившись к нему, шепнула Катержина.

— Не бойся, — сказал он и улыбнулся.

Он снова видел себя мальчиком. Вот он ранним утром взбирается на вершину Шмайдовца. Внизу гудит сирена известкового завода. Ею трубы не видно — она за соседней горкой. Длинный зеленый склон. Листва буков, березок, осин блестит, словно покрытая лаком. Он приносил отсюда полные корзины белых грибов и подберезовиков. Повыше, чуть в стороне — среди бурелома и валежника, в небольшой топи — водились дикие кабаны. Земля там была кругом разрыта…

— Не пей больше, — снова шепнула ему Катержина.

Гойдич отставил пустой бокал. Глаза у него блестели. Ему давно уже хотелось как следует выпить. Ведь тридцать три года — это не шутка. Возраст Христа!

К черту! Где ж это он был, пока Катержина не перебила его мысли?

Ах да, он ждал за тем буреломом. Сильно пахло листвой, травами, грибами. Буковый лес сверкал на солнце. Все словно замерло. Только со стороны завода доносился гул сирены. Потом в кустарнике послышался треск и топот кабаньих ног.

— Иожко! — снова услышал он у самого уха голос Катержины и недоуменно поднял голову.

Сквозь шум голосов прорывался резкий, настойчивый звук. Из открытых дверей прихожей был слышен телефонный звонок.

Гойдич долго прижимал к уху трубку, но голос в ней был очень слабым, гомон гостей заглушал его.

— Кто говорит? Кто? — кричал Гойдич в трубку.

Он захлопнул дверь прихожей, но шум голосов все равно проникал сюда.

— Кто говорит? — нетерпеливо повторял он, напрягая слух.

В конце концов он узнал этот голос.

— Гойдич? Да, это я!.. Немедленно? — удивленно спросил он. — Хорошо, сейчас приеду.

Гойдич повесил трубку. Он так и не понял, чего хочет от него секретарь обкома. Сегодня утром Врабел уже звонил, поздравлял с днем рождения. Что же случилось?

Гойдич чертыхнулся и вышел на веранду. Постоял на ее стертых ступеньках, глядя в сад, по которому разбрелись гости; потом решительно направился к столу. Налил себе вина и стал пить маленькими глотками.

К нему подошла Катержина.

— Кто звонил?

— Вызывают в областной комитет.

— Ты что?! Сейчас? Господи боже мой, хоть сегодня оставили бы тебя в покое!

— Спрячь ружье, Катка, — сказал он жене. — Оно действительно отличное.

К ним приближались Бриндзак и Сойка.

Гойдичу хотелось уехать незаметно. Пусть гости веселятся и дальше. Он повернулся и со стаканом в руке направился в угол сада, откуда все время доносился игривый женский смех. Это Павлина. Он знал, что его шофер с нею.

2

Мимо проносилась потемневшая равнина, но Гойдич ничего не замечал вокруг. Он снова слышал голос Врабела, восстанавливал мысленно его интонации, представлял его бледное, осунувшееся лицо с усталыми, покрасневшими от табачного дыма серыми глазами.

Приезжай — и все! И так всегда.

С тем материалом, который мы ему вчера послали, все должно быть в полном порядке. На этот раз мы его подготовили на редкость добросовестно, потому что дела в районе обстоят неблагополучно. Кооперативы? В большинстве случаев кооперативы — это мертворожденные дети, Врабел. Родились они только для того, чтобы в колыбельку им вместо золотого червонца положили общинное пастбище и тучные церковные земли. Да, пока еще ничего хорошего сказать о кооперативах нельзя.

Я побывал во многих селах, заходил в крестьянские дома. Подолгу разговаривал, откровенно, с глазу на глаз. Одни рассуждали разумно и трезво, хотя порой иронизировали, а иногда и горячились. Другие готовы были нести на своих плечах крест, но хотели твердо знать, что в конце пути их ждет искупление. Были и такие, у кого от бессилия опустились руки, и такие, кто считал, будто с ними поступают несправедливо, чувствовал себя ущемленным. Я хотел, чтобы они мотивировали свои претензии. Чего только я не наслушался — какого вздора и диких домыслов! Господи, где же это было? Вспомнил — в Чичаве.

На собрании все как будто в рот воды набрали и только сверлили меня глазами. А потом одна чертова баба поерзала-поерзала на стуле да как брякнет:

— Я вот все думаю: как же мы с вами вместе будем этим делом заниматься, если у вас такое большое пузо?

Вот тебе и высказалась! Я поначалу остолбенел, не знал куда глаза от стыда девать. А потом как в омут головой и говорю ей:

— Ну и что? Маленькая лягушка ведь не боится большой воды!

Все загоготали. Мой авторитет в их глазах сразу вырос. Я уже мог говорить с ними о кооперативе, мог предлагать им лучшую жизнь.

Цифры, характеристики, анализ. Они были для меня, Врабел, тем окном, через которое я старался увидеть, что должно и может произойти и какими путями придет к нам будущее.