Гнездо аиста

А ты-то, собственно, зачем сюда вернулся? Павел снова поглядел в окно. Ведь мать отсылала тебя прочь, умоляла не возвращаться. Когда ты, отслужив свой срок в армии, снова появился в деревне с чемоданчиком и остался дома, она даже разговаривать с тобой не стала и не слушала тебя, словно оглохла, окаменела. А ведь ты думал и о ней, когда решил возвратиться.

И все же ты вернулся не только из-за матери, Павел. Ты вернулся и ради матери, и ради того, о чем тебе рассказывал отец и что ты сам увидел, когда приехал на побывку. А Анна? Нет, не ради Анны! Нет! Что-то тут, в Трнавке, туго продвигалось вперед, и тебя это привлекло, вызвало интерес. Да еще, наверное, потому, что в Трнавке ты дома…

В казарме тебе не раз представлялось: вот ты подсекаешь дерево — и оно медленно валится наземь. А ты расслабляешь мышцы рук, всего тела, и свежий ветерок через распахнутую рубашку овевает тебе грудь. Ты думал об этом пахнущем смолой и травами ветерке. О том, как шелестит листва буков, дубов и берез, когда на них обрушиваются порывы ветра. О дымящихся в костре зеленых ветках, отгоняющих по вечерам комаров. О цветущих в пору покоса лугах. И о том волнении, которое ты ощущал в крови, когда брал из гнезд, скрытых в густых кронах деревьев, птенцов сарыча или когда зимними ночами завывал за гумном волк, а утром ты шел по его следу в снегу.

В тебе все это, видно, укоренилось очень глубоко, подумал Павел. И вдруг ни с того ни с сего вспомнил, как лежал он однажды в лесу за Сивой Студней и наблюдал поединок двух оленей. Ослепленные яростью, изрыв землю копытами, оба продолжали остервенело биться рогами. Потом один из соперников — рога у него были ветвистые, красивые — начал ослабевать и отступать. А его противник — с обломанным рогом — что есть сил теснил его головой и грудью все ближе к краю скалы, нависавшей над заброшенным карьером, а затем стремительным рывком сбил его. Потом осторожно подошел к краю и поглядел вниз. Убедившись, что соперник действительно повержен, он медленно, пошатываясь, отошел, оставляя за собой кровавый след, и лег в изнеможении на траву.

И тут из зарослей кустарника вышла лань, которая, очевидно, наблюдала за их единоборством. Она подошла к нему, уткнулась мордочкой в его слипшуюся от пота и крови шерсть и легла рядом с ним, вся трепеща в ожидании.

Павел вспомнил, какое сильное волнение охватило его, как говорил он себе тогда: «А ведь точно так же она пришла бы и к тому, другому, если бы в этой схватка выиграл он. А теперь она пойдет с этим, с победителем. Они будут вместе пастись, резвиться в утреннем лесу, когда солнечные лучи еще не пробились сквозь листву деревьев. Будут вместе ходить к ручью на водопой. Но она покинет его, если этот могучий самец-победитель станет расточать свою силу с другими ланями. Она покинет его и будет ластиться к кому-нибудь из побежденных, потому что у того сохранится больше силы для нее.

Вот так оно бывает в природе. А у людей?.. Ведь и у них в известном смысле всегда решает сила. Правда, сила тут бывает разного рода. Есть и такая, что не доконает тебя, когда ты упадешь во время схватки, а поможет тебе подняться, даже если ты станешь противиться ей. И ты в конце концов смиришься, а потом и сроднишься с нею».

Вот так и «передвижная весна», подумал Павел с горечью. Хорошо, что это уже позади. Если мы не приведем скот в кооперативный коровник, то все пережитые волнения и муки — все напрасно. Поэтому надо во что бы то ни стало собрать коров в общий хлев. Кооператив — дело хорошее, он поможет всем. В конце концов люди с этим смирятся. Ведь мы не желаем им зла. Теперь у нас нет другого выхода — скот надо собрать воедино. Потом все пойдет иначе; потом наша правда их захватит, и они ее примут.

Но может, я зря все усложняю? Вот Петричко, например, или Канадец, или мой отец, который теперь ждет в хлеве, когда пригонят туда коров, — они на все смотрят просто. И Демко тоже…

Правда, ты появился здесь в самый разгар событий и сразу с головой окунулся в них. Но ты знал, на что идешь. А если и не знал — тогда привыкай! Погрузился по уши — стало быть, плыви!

Павел закурил, глубоко и жадно затягиваясь. Которая уже это сигарета? Хорошо, что мать не видит. «Загубишь ты себя куревом», — твердит она.

— Сейчас здесь Сойка нужен, — раздался голос Плавчана.

— После «крестин» он так и не появлялся у нас, — заметил Канадец.

«Крестины» — это то собрание, когда приняли решение привести весь скот на кооперативный двор. Сойка выступил тогда с большой речью. Уж так старался, так старался, чтобы его слова дошли до сознания каждого. «И если дети ваши спросят вас: а что вы делали, когда страна наша начала строить социализм? — у вас будет чистая совесть», — говорил он.

— У бригады хватает дел в Стакчине, — сказал Петричко. — Мы и сами справимся. Сами разместим весь скот — кто же может лучше нас сделать это? — Он улыбнулся. — Вот, видите, как нам пригодились хлева Зитрицкого и Хабы!