Гнездо аиста

Когда она остановилась у входа, с трудом переводя дыхание, Павел увидел на ее лице испуг. К окну подошел Канадец.

— Ты что, их к нам в кооперативный хлев привела? — ухмыльнувшись, крикнул он Эве. — Придется тебе подождать — детей мы еще не берем!

— Что случилось? — спросил, высунувшись из окна, Иван.

— Ничего особенного, — ответила она как-то отчужденно. А лихорадочно горящие глаза ее говорили совсем другое. — Они ведь не придут, Иван. Они не приведут скот…

— Тогда мы сами приведем его, — сказал Иван.

— Нет, нет… — вырвалось у Эвы. Кровь отлила от ее лица, она судорожно замотала головой. — Нет, нет, прошу тебя — не надо!

— Это необходимо, — настаивал Иван. — Иди на скотный двор, Эва. Мы тоже скоро придем. Там все готово? — спросил он, хотя знал, что хлев в полном порядке — ведь он сам помогал белить его. И еще вчера туда навезли соломы, наполнили кормушки сеном.

Эва поглядела на Павла, продолжая качать головой, и побрела с детьми к хлеву.

— Так что будем делать? — обращаясь ко всем, спросил Иван.

— Наверное, стоит еще подождать, — сказал Плавчан, не поднимая глаз от стола. — Может быть, они еще придут…

— Под лежачий камень и вода не течет… — возразил ему Петричко и не спеша встал. — Пойдемте!

Гудак, до сих пор не проронивший ни слова, поглядев через стол на Ивана, сказал:

— Я пойду с тобой.

— Нет, ты пойдешь с Демко. Скот отведете в хлев Зитрицкого.

— Трудное это дело… — сказал Плавчан, побелев как полотно, даже глаза у него, казалось, поблекли. — Кто-то должен следить, чтобы все шло как положено. И опись нужно составить по всем правилам. — Он стал снова перебирать уже давно приготовленные документы.

— Верно. Вот ты этим и займешься, — сказал Иван.

Плавчан вздохнул с облегчением. На губах даже появилась слабая улыбка.

— А мы с тобой вместе пойдем, — сказал Иван Павлу.

2

Резеш уже несколько часов неотрывно глядел в окно. Перед его глазами была часть площади — ручей, три ореха, дома Канадца и Чорея. Впервые этот вид, так хорошо знакомый с детских лет, не согревал, а леденил ему душу.

Дорога с утра была гнетуще пустой и безлюдной, и ему хотелось, чтобы здесь ничего не менялось. Чтобы время остановилось и то, чего он так боялся, чему противился, не свершилось.

Потом он увидел на дороге жену Ивана. Вскоре прошли и они. Шаги их прозвучали походным маршем. Теперь он знал: началось.

Дверь распахнулась, и влетел Тибор.

— Уже гонят! Гонят коров! — закричал он, вытаращив глазенки.

За сынишкой стояла бледная как мертвец Марча.

Перед их окнами стали пробегать соседи. Тревожно ревел скот, долетали обрывки фраз, и все громче звучали возбужденные голоса.

Только теперь Резеш словно бы пробудился. Он побежал в хлев и отвязал Графиню. Одну корову разрешалось оставить в личном хозяйстве. Но он никогда и ни за что бы не отвязал сам остальных четырех коров, которые спокойно жевали сейчас у полных кормушек. Когда за ними придут, пусть сами их отвязывают и отводят сами. Он — ни за что. И наверное, впервые в жизни Резеш даже не взглянул на лошадей.

Графиню он загнал на задний двор, за дровяник, и привязал ее к одному из двух высоких кольев, между которыми Марча обычно натягивала веревку для сушки белья.

Вот и пришел его час. Иван Матух и Павел Копчик уже поднимались по ступенькам на крыльцо. Даже не слыша их шагов и не видя их под навесом крылечка, он все равно знал бы, что они тут.

— Что ж ты сам не привел их, Михал? — спросил Иван. — Теперь нам вот приходится… Жизнь ведь не остановишь.

Резеш даже не посмотрел на него, он бросил взгляд только на Павла.

— Пойдем с нами в хлев, — сказал Павел.

Резеш вдруг одеревенел; лицо стало как пергамент, а губы были так плотно сжаты, что, казалось, никогда и не раздвигались в улыбке.

На улице у его ворот толпились соседи. Все те, у кого хлевы уже опустели. Резеш никого не узнавал. Он резко повернулся и вошел в дом. Горечь и жгучая боль разъедали его душу, как щелок.

Резеш стоял у окна. Ждал. И вот он увидел своих коров. Подойдя к воротам, они остановились. Контеса и Гермина замычали. Соседи немного расступились, давая им дорогу, и они, одна за другой, вышли на улицу. Шерсть у них лоснилась — Марча утром напоследок тщательно вычистила их щеткой и протерла.

Резеш до боли стиснул ладонями грудь.

— Что теперь делать? Как будем жить? — запричитала, рыдая, Марча.

— Да замолчи ты! Черт возьми! — крикнул он.

Его бросило в жар. Казалось, вместе с кровью по жилам растекается огонь и охватывает все его существо. Он судорожно ловил ртом воздух. Комната, окно, Марча, Ферко, Тибор — все поплыло перед ним.

Резеш, спотыкаясь, добрел до стола и схватил кухонный нож. Лицо его вдруг исказилось. Это уже был не он — готовность убить заслонила все, рвалась наружу, в глазах затаилась смерть.

— Господи Иисусе! Что ты?! Нет, нет! Не смей! Нет! — Марча кинулась к мужу, вцепилась в него.

— Пусти меня! — кричал он.

Но Марча буквально повисла на нем. Она обнимала его, прижимала его голову к своей груди, ласково гладила волосы.

— Нет, нет, Мишко! Нет. Нет. Не-е-ет! — молила она.

3

Канадец долго стучал в запертые ворота Тирпаковых. Петричко стоял рядом.