Гнилые болота

Василій Рудый окончилъ курсъ наукъ двадцати лтъ. Онъ умлъ, съ ошибками писать на трехъ языкахъ, правильно говорить на одномъ русскомъ и лихо волочиться за актрисами. Послдняя наука процвтала въ театральномъ училищ всегда, особенно же тогда. Игра на труб въ оркестр, волокитство, охота на Трухтанскомъ, Кругломъ и Батарейномъ островахъ и шумныя попойки въ пріятельскихъ кружкахъ, гд собиралась разносословная кутящая молодежь, наполняли жизнь молодого человка, быстро разрушая его здоровье. На четвертый годъ службы, Рудый почувствовалъ утомленіе и, по мннію докторовъ, долженъ былъ оставить трубу или познакомиться съ чахоткой. Умирать не захотлось. Пришлось искать новыя средства для подержанія существованія. Въ театр открылась вакансія суфлера. Рудый заслъ въ суфлерскую будку и принялся за дло. Сначала дло шло хорошо; но однажды роковыя 28 и 29 страницы репетируемой пьесы склеились вмст, и отецъ замшкалъ, подсказать реплику главному актеру. Артистъ, не имвшій позорной привычки учить роль, осерчалъ и ткнулъ ногою въ суфлера, такъ что тотъ едва усплъ закрыть лицо тетрадью. Поступокъ не выходилъ изъ предловъ театральныхъ нравовъ; но Рудый не перенесъ его; онъ вскочилъ съ мста, швырнулъ тетрадь въ лицо актеру и убжалъ изъ театра, убжалъ навсегда. Такъ кончилась первая и послдняя попытка отца суфлировать гд бы и кому бы то ни было. Вырвавшись изъ этого міра мелочныхъ дрязгъ и происковъ, наглыхъ бездарностей и забитыхъ дарованій, взяточниковъ и развратниковъ, втреныхъ любовниковъ и любовницъ, мишурныхъ героевъ и героинь, сдлавшихъ, изъ своей жизни одну длинную и отвратительную комедію, въ которой погибло, множество честныхъ и даровитыхъ личностей, опутанныхъ мелкою тиною гнилого болота, отецъ вдругъ очутился одинъ посреди шумной столицы, лицомъ къ лицу съ дйствительною жизнью, — съ жизнью безроднаго нищаго.

Мужикъ по рожденію, полуобразованный, не знающій жизни, забытый пошлыми пріятелями, онъ въ недоумніи размышлялъ, за что приняться. Долго размышлять не было времени, приходилось зарабатывать деньги на хлбъ. На первыхъ порахъ онъ переписывалъ ноты, исполнялъ всевозможныя порученія, бгалъ за ничтожную плату изъ одного конца города въ другой, истощалъ вс силы, чтобы зашибить копейку и не умереть голодной смертью гд-нибудь подъ заборомъ. Натерплся онъ мукъ отъ людей! Надо было имть много душевныхъ силъ и малороссійскаго упрямства, чтобы перешибить обухъ плетью, пробить стну лбомъ и не погибнуть нравственно. Отецъ пережилъ все, не погибъ и черезъ два года опредлился на службу.

Отецъ, брошенный судьбою въ одинъ изъ омутовъ нашей прошедшей жизни, былъ закруженъ водоворотомъ и не имлъ ни силъ, ни желанія задать себ вопросы: хороша ли эта жизнь? нтъ ли лучшей? Кругомъ него вс жили этою шумною, безпутною жизнью, весело посл пятаго стакана пунша лились увренія въ дружб, въ любви, громко звучали беззастнчивые поцлуи; въ немъ кипла молодая, неуходившаяся кровь, — о чемъ же было тутъ думать? чего желать? Онъ даже не понималъ, что не труба, а именно эта разгульная забубенность разрушала его малороссійскую натуру, требовавшую покойнаго и тихаго душевнаго счастія и готовую переносить вс физическіе труды и невзгоды. И вотъ теперь вдругъ онъ оглянулъ омутъ протрезвленными глазами: омутъ сталъ противенъ. Умъ началъ работать, заставилъ разглядть людей, вывести обо всемъ свои заключенія и, наконецъ, стряхнувъ грязь и болотную тину съ человческой личности, показалъ ее во всей ея природной красот. Въ молодомъ человк воскресъ ребенокъ-малороссъ, но ребенокъ съ твердою волею, съ могучими руками.