Гобелен с пастушкой Катей

— Ну, дитя, ты падаешь морально все ниже и ниже. Уже сводничать начала. А за совет спасибо. Анализ вообще-то странный получился, по секрету скажу. Фармацевт говорил ученые слова про летальные побочные действия, не для свободного употребления, упоминал стационар. Скоро все там будем, сдается мне. Но девушку твою повидаю.

— А псих Муратов тебя пристукнет, чего я и добиваюсь коварно. Пока, дорогой, привет домашним дамам!

— И тебе того же, во всяком случае не хуже, — неопределенно пожелал Отче, когда Антон разворачивал «Волгу» у подъезда «Факела».

Остаток рабочего дня я провела за «Домиком деревянным», можно сказать, не поднимая головы.

Ни одной живой души в отделе прозы не оказалось, Ванда и та куда-то уехала с ребенком. Временами даже делалось жутковато. Тем не менее я мужественно отсидела вахту и покинула пустой отдел лишь за полчаса до конца присутствия.

В метро я развлекалась мыслью относительно времени появления Гарика, пока не спросила себя: почему я так уверена, что он придет? Ну и что же, что собирался, мог передумать, дела могли появиться, мало ли что… От утра до раннего вечера вдруг разверзлась пропасть — утром густо наплывала фантазия, а к сумеркам могла вернуться реальная жизнь, в которой ничего подобного не случается. Домой я прибежала почти бегом. Окна мои были открыты, и сиреневые занавески медленно колыхались на ветру. К себе на третий этаж я влетела по лестнице, даже лифта дожидаться не стала.

«Первый раз я прихожу в эту квартиру — не в пустую» — подумала я у двери.

Сегодня в прихожей горела лампа, а под вешалкой стоял кожаный кейс.

«С ума сойти, умереть и не встать», — произнесла я про себя заклинательные мантры, пока бросала сумку у двери и надевала тапочки. В комнате на диване лежала незнакомая книга обложкой вверх. Гарик оказался на кухне.

— Я тебя не слышал, Катюш, — сказал он просто. — Тут чайник свистел, музыка по радио, концерт. Давай ужинать. Ты, наверное, устала. Я звонил в издательство днем, девушка сказала, что у тебя авторы.

Единственно в целях не разреветься, я произнесла сдавленно.

— Да, авторы — это бич! Некоторые почти наверняка смертельны… Добрый вечер, Гарик.

За ужином я добросовестно рассказала Гарику об авторе Лёне — хорошем, и об авторе Абрикосове — отрицательном. Одну Лёнину повесть Гарик читал в журнале «Юность» и мог принять участие в обсуждении. Не исключается вариант, что через много лет он будет вспоминать наш роман именно из-за литературного оттенка. Жаль, что лично я редактор, а не поэтесса, оно было бы изысканнее. Однако ничто не помешает ему присочинить для вящей приятности.

— У меня для тебя есть новости, — сказал Гарик, когда я кончила порицать Абрикосова. — Как в анекдоте, одна хорошая и одна плохая. Плохая — мне придется поехать в Ереван на несколько дней, надеюсь, не очень скоро, на той неделе. Сурен попросил. А хорошая — это нам от Сурена, пойдем посмотрим.

Я сразу догадалась, что прислал с Гариком Сурен — вид коробок порядком намозолил мне глаза, но смущал адрес.

— Почему нам? — спросила я, пока Гарик распаковывал и ставил на журнальный стол одинокий лаптоп. — Наверное, он имел в виду поделить, но мне не надо вознаграждений, я говорила. Это явно лишнее. Отдай Сурену обратно или возьми себе, пригодится в работе.

Гарик стал туманно возражать, поэтому я не удержалась и прибавила в духе Отче Валентина.

— Я уже ставила всех в известность, что румынский офицер денег не берет.

Когда Гарик не понял, пришлось напомнить ему старый анекдот. У румынского офицера спросили по выходе из борделя: «Офицер, а деньги?» Соответственно, воин ответил, что румынский офицер денег не берет.

Если воспитанный Гарик был покороблен цинизмом, то уязвленных чувств никак не выдал. Терпеливо, как будто я на сей раз оказалась душевно нестабильным автором, он разъяснил.